Создается впечатление, что руководители финансово-экономического блока правительства весьма удовлетворены тем, что происходит с экономикой страны. Во всяком случае, министр экономического развития Алексей Улюкаев на днях с воодушевлением говорил о том, что спад ВВП по итогам первого полугодия будет менее 1%, промышленность и вовсе показывает рост, а отток капитала по сравнению с первым полугодием прошлого года снизился в пять раз. Однако директор Института стратегического анализа ФБК, доктор экономических наук Игорь Николаев пояснил в интервью «Новой газете», почему для эйфории нет оснований.
— Спад ВВП по итогам первого полугодия, как сообщил министр экономического развития, будет менее 1% против 3,4% годом ранее. Его риторика такова: Россия прошла пик спада, самое худшее позади. Действительно, худшее позади?
— Речь о замедлении спада, не более того. Так что не надо иллюзий: экономика продолжает падать, просто этот процесс идет с тех низких уровней, которые были достигнуты в прошлом году. А чтобы ответить на вопрос, позади ли все самое худшее, надо получить ответ на другой: устранены ли причины нынешнего кризиса? На самом деле таких причин немного. Основных — всего три: структурные диспропорции, санкции Запада и низкие цены на нефть. Все, что ниже 50 долларов за баррель, для нас мало, невыгодно. При таких ценах мы в 2016 году возьмем из Резервного фонда больше 2 трлн рублей (сейчас в нем менее 2,5 трлн). Международные санкции тоже пока сохраняются. И структурные проблемы в экономике не решены. Мы разве слезли с сырьевой иглы? У нас выросла доля малых предприятий? Или у нас бюджетные приоритеты как-то изменились? Да, темпы спада могут замедлиться, и это сейчас происходит, поскольку экономика в определенной степени адаптировалась к текущим обстоятельствам. Но разворот к росту возможен лишь при условии, что все названные структурные проблемы будут реально решаться.
— Какие основные риски сейчас стоят перед российской экономикой?
— Помимо тех, что я назвал выше, я бы выделил следующий: сейчас мировая экономика вступает в очередной циклический кризис. Такие кризисы происходят с периодичностью от семи до двенадцати лет. Последний был в 2008—2009 годах, и сейчас уже видны предвестники, катализаторы очередного кризиса. Речь идет и о замедлении китайской экономики, и о Brexit. Для нас все это — дополнительный риск. В 2015 году, когда ВВП России упал на 3,7%, мировая экономика росла. А теперь к нашему, отечественному спаду добавляется замедление темпов роста глобального ВВП.
Еще один риск — политика Федеральной резервной системы США. Повышение ключевой ставки американским центробанком хотя и откладывается, но оно неминуемо. А это чревато усилением доллара, соответственно, ослаблением рубля, и как следствие — инфляцией и дальнейшим дестимулированием экономической активности.
— Упомянутое вами быстрое исчерпание Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, очевидно, тоже в числе рисков. Насколько хватит этих резервов?
— При нынешних ценах на нефть Резервный фонд совершенно точно будет израсходован в 2017 году. Чтобы этого не допустить и дотянуть до выборов 2018 года, принято решение о замораживании номинальных расходов федерального бюджета. Но этот шаг ничего не даст. И в ситуации международных санкций, когда страна отрезана от внешних источников финансирования, буквально через год-два придется резко сокращать расходы, которые и без того сокращены.
Как развиваются структурные кризисы? Сначала происходит достаточно заметный экономический спад, затем следует замедление его темпов, сопровождающееся постепенным накоплением негатива, которое приводит к новому спаду. Это лестница, ведущая вниз. Собственно говоря, в начале 1990-х годов была именно такая траектория. В 1992-м — резкий спад, в 1993-м — замедление темпов спада, в 1994-м — снова ускорение падения. В соответствии с этой логикой, думаю, через год-два мы можем получить ускорение падения.
— Можно ли считать, что экономика уже приспособилась к нынешней цене барреля и санкционным ограничениям?
— Какая-то адаптация, безусловно, произошла. Но при этом денег в стране стало меньше. И когда будет полностью потрачена «заначка» Резервного фонда и ФНБ, потребуется новая адаптация. Адаптация, чтобы было понятно, вовсе не обязательно выражается в экономическом росте. Можно приспособиться к состоянию рецессии и не очень активного спада. Но это не развитие и тем более не догоняющее развитие. Это постепенное затухание.
— И все же давайте о хорошем. Один из положительных моментов первого полугодия — резкое, в пять раз, снижение оттока капитала: из страны в 2016 году утекло всего 10,5 млрд долларов. О чем говорят эти цифры — степень доверия инвесторов к России повысилась?
— Так можно будет утверждать, если у нас инвестиции в основной капитал уйдут в плюс. Пока же их динамика отрицательная — вот главный показатель с точки зрения инвестиционной привлекательности. Что касается резкого снижения оттока капитала, то он не может быть большим постоянно. Это же не бездонная бочка, способная ежегодно и безболезненно выплескивать по 100 млрд долларов. Все, что могло утечь из страны, уже утекло.
— Видите ли вы какие-то точки роста в российской экономике, которые могут привести ее к устойчивому развитию?
— Если мы берем отрасли, виды экономической деятельности, то, конечно, есть сферы, которые развиваются нормально. Это химическая промышленность, фармацевтическая промышленность, сельское хозяйство, для которых девальвация рубля сыграла положительную роль.
Но проблема в том, что отдельные отрасли с их достижениями не способны изменить общую картину. Структурные реформы абсолютно необходимы, хотя и недостаточны. Достаточными они станут в том случае, если международные санкции будут отменены. Надо отдавать себе отчет в том, что в условиях санкционной войны экономика нормально развиваться не будет. Не зря Иран, где сейчас наблюдается бурный экономический рост, так долго добивался снятия санкций.
— Инфляция за полгода в стране снизилась в два раза к прошлогоднему уровню. Стало ли людям легче жить в 2016 году по сравнению с 2015-м?
— Я бы сказал, что и легче, и тяжелее одновременно. С одной стороны, действительно, инфляция замедлилась (по итогам первого полугодия — менее 3,5% против 8,5% годом ранее), население адаптировалось к создавшимся условиям. Плюс, что очень важно, рубль не так стремительно и сильно падает, как в прошлом году. Кстати, еще в 2008—2009 годах было замечено: для россиян кризис ассоциируется в первую очередь с тем, что происходит с рублем. Если национальная валюта слабеет, значит, кризис есть. Не слабеет, значит, нет кризиса. Хотя при этом может падать производство, могут замораживать зарплату…
Теперь о том, почему стало хуже. Прежде всего потому, что люди проедают свои заначки, у них попросту не остается свободных средств. Почему у нас так резко сокращается сейчас оборот розничной торговли — около 6% за полгода? Потому что потребительская активность падает. Любой кризис переносится легче, когда есть накопления, а этим подавляющее большинство нашего населения похвастаться не может.
Кроме того, к концу года реальные доходы населения упадут еще процентов на 10. С учетом того, насколько жесткий у нас федеральный бюджет в плане индексации пенсий и недоиндексации для неработающих пенсионеров, в отношении доходов людей пока просматривается ухудшение динамики.
— Ваш прогноз на конец 2016 года: какими будут динамика ВВП, уровень инфляции, дефицит бюджета, курс рубля и стоимость барреля?
— Мы свой прогноз в отношении ВВП, данный еще в преддверии этого года, не меняем: ожидаем по итогам 2016-го усиления спада экономики до минус 2%. Инфляция будет около 8%. Дефицит федерального бюджета — 4,3—4,5%. Баррель нефти будет стоить где-то 40 долларов. Рубль ослабнет достаточно сильно, курс составит 80 рублей за доллар.