Зачем мы открыли сирийский фронт?
В этой истории гораздо больше вопросов, чем ответов. Например: а есть ли какой-то особый «российский план» поиска урегулирования в Сирии, или нынешние действия Москвы — не более чем реакция на происходящее в этой стране в новых условиях (участившиеся случаи военного поражения армии Башара Асада на обоих фронтах — против ИГИЛа (группировка, запрещенная в России) и против повстанцев; изменения в подходе Ирана к ситуации в Сирии и т.д.)?
Или Москва — в отсутствие собственного плана урегулирования — стремится актуализировать, возродить какой-то из ранее обозначенных планов, присоединившись к нему (например, возобновление переговорного процесса на базе «Женевы-1»)?
Расшифровать действия России пытаются ныне во всех столицах мира. Набор причин, способных объяснить действия России, широк и разнообразен: от попыток «отвлечь внимание от Украины», через создание «выгодного информационного контекста в духе борьбы с терроризмом» для грядущего выступления Владимира Путина в ООН 28 сентября, до стремления Москвы «подогреть нефтяной рынок» эскалацией боевых действий в Сирии. Все аргументы, несомненно, следует учитывать, но далеко не все они дают ответ на главный вопрос: почему Москва действует так и почему сейчас?
Итак, есть ли у России свой план? Ответ положительный, этот план был недавно анонсирован самим президентом. Он предельно прост: все стороны, задействованные в сирийском конфликте как на поле боя, так и политически, должны забыть о разногласиях и объединиться в борьбе с главным врагом — запрещенной в России группировкой «Исламское государство». Это план создания «новой коалиции», принципиально отличной от уже действующей против ИГ. По большому счету это план присоединения России (а может быть, и Ирана) к уже действующей коалиции, но при условии включения в нее и… правительства Башара Асада. Реалистичен ли этот план? На данный момент — решительно нет. Но не станут ли в мире с ним больше считаться, если он будет подкреплен военной силой России?
И при такой постановке вопроса ответ скорее будет отрицательным: основные включенные в процесс государства — арабские страны, США и большая часть стран Евросоюза — вряд ли сочтут российские аргументы убедительными и изменят свое отношение к роли правительства Асада.
Все, кроме Москвы и Тегерана, считают Асада главным виновником сирийской трагедии.
Именно Асад, считают в мире, обрушил военную мощь на мирных сирийских протестующих и повстанцев и тем самым создал почву и условия для появления террористов-джихадистов.
Выступая на днях в британском парламенте, саудовский принц Турки аль-Фейсал назвал попытки оставить Асада у власти в Дамаске «оскорблением памяти 350 тысяч погибших сирийцев». И пояснил: «Сохраняется различие в подходах России и Саудовской Аравии к сирийскому кризису. Русские представляют Асада как «борца с терроризмом», в то время как мы в королевстве считаем террористом его самого».
Противники Асада в регионе и в мире приводят немало аргументов, например, проливающих свет на особенности взаимоотношений сирийского режима с террористической группировкой ИГ. Суть их в том, что Дамаск и ИГ, конечно же, противники, но как бы «щадящие друг друга», сознающие, что у них обоих остается более важный общий враг — сирийские повстанцы. А потому основные военные усилия направляются первым делом против повстанцев. Любопытные факты в связи с этим приводит журнал TIME в номере от 26 февраля 2015 года. Например, о том, что в «столице» террористов городе Ракка продолжают работать два основных сотовых оператора Сирии: в случае поломки оборудования специалисты из Дамаска беспрепятственно прибывают в Ракку для ремонтных работ и безопасно возвращаются восвояси. Авторы статьи в журнале раскрывают механизмы активной торговли террористов с режимом, обеспечения террористов поставками продовольствия и т.д.
«Можно ли представить, чтобы такого рода специалисты и бизнесмены по возвращении в Дамаск оставались бы на свободе в случае, если бы режим всерьез боролся с ИГ?» — справедливо вопрошают противники Асада.
Словом, перспектив для приобщения президента Сирии к международной коалиции против ИГ практически нет. Похоже, в Москве это сознают, а потому и ведутся переговоры (вроде как тайные, но с утечками) о том, что Асаду надо бы обеспечить «красивый уход», но… по «воле сирийского народа». То есть в контексте возобновленного политического процесса в духе Женевы. В русло этой версии и логики укладываются и недавний визит в Москву представителей реальной (не «придворной») сирийской оппозиции — международно-признанной Национальной коалиции. А также и призывы Москвы срочно возобновить женевский процесс. Об этом, собственно, говорят в Вашингтоне и Эр-Рияде, призывая Москву «заставить Асада сесть за стол переговоров», но с целью «красивой передачи власти» — и ничего более. Внятного ответа из Москвы пока нет.
Другое новое обстоятельство: странно, с точки зрения сторонников Асада, повел себя Тегеран, реагируя на военные поражения своего дамасского союзника. 12 августа глава МИД Ирана Мухаммад Джоуаф Зариф вручил сирийским партнерам иранский вариант плана урегулирования, который мало порадовал окружение сирийского президента. По сути, Тегеран предлагает вариант децентрализации (федерализации) Сирии по конфессиональному принципу. Конкретно: принятие поправок к конституции с целью выделения районов (секторов) с преимущественным населением там представителей той или иной религии, формирование правительства национального единства и сохранение «роли Асада» (но, заметим, не как «общесирийского президента») в качестве гаранта автономного (шиитско-алавитского) сектора на севере страны, граничащего с Ливаном.
В Дамаске почти не скрывают своего разочарования: вместо того чтобы броситься на защиту терпящей поражение правительственной армии, проиранские формирования ориентируются Тегераном на решение собственных задач в регионе. Главная из них, подчеркнем, — обеспечение системы безопасности для группировки «Хезболла» в Ливане. Прошиитский сектор в Сирии призван стать буфером между суннитским сектором и «Хезболлой» в будущей конфигурации. Более того, иранцы убеждают Асада начать процесс перемещения части суннитского населения из потенциальных шиитских секторов в будущие суннитские районы, и наоборот (первая основательная попытка сделать это была недавно предпринята в городе Забадани). А это уже смахивает на зачистки по религиозным признакам.
Иранский план вызвал разочарование и в Москве, поскольку речь идет о смене Тегераном прежней сирийской стратегии, о его концентрации на идее раздела (автономизации, федерализации) Сирии.
В Кремле, видим, считают, что это «нормально» на Украине, но не в Сирии. Не слишком ли далеко зашел Иран в своем флирте с Западом на волне ядерной сделки?
Неудивительно, что в этой ситуации Дамаск делает ставку в основном на Москву, давая понять, что может пригласить российские войска для стабилизации положения в стране и, разумеется, борьбы с ИГ. А в России отвечают, что рассмотрят такое обращение (разумеется, ради борьбы с терроризмом). Одновременно Дамаск все чаще апеллирует и к «арабским братьям», подтверждая свою готовность бороться с террористами из ИГ. На самом деле он тем самым посылает сигналы о готовности режима Асада вернуться в «лоно арабских государств», а не делать впредь ставку на Иран.
Подытожим: если нынешние военно-мобилизационные усилия России в Сирии не начнут сопровождаться политическим процессом, то Москва рискует оказаться вовлеченной Асадом в военное противостояние в Сирии против террористов ИГ и повстанцев. Последним будет предоставляться поддержка силами международной коалиции, борющейся с «Исламским государством». Иран в этой ситуации не выглядит надежным партнером ни Асада, ни России. Лишенная союзников, Москва может решить задачу по спасению Асада в краткосрочном плане. В долгосрочной же перспективе цена за наше вхождение в сирийский конфликт будет несомненно возрастать.
Источник