В последнее время с русского севера приходят дурные вести. В начале августа местная администрация попросила полицию проверить участников траурного митинга, организованного «Мемориалом» в традиционные Дни памяти. В уголовном деле карельского историка, специалиста по поиску массовых лагерных захоронений Юрия Дмитриева, который нашел самые большие из известных сегодня могил соловецких заключенных, положительных изменений не появилось. 17 августа Архангельский суд оштрафовал координатора местного отделения движения «Последний адрес» Дмитрия Козлова за размещение мемориальной таблички на доме, где жил репрессированный в 1938 году слесарь архангельской канатной фабрики Игнатий Безсонов.
Юрий Бродский
А вскоре стало известно о подготовленном письме против исследователя истории соловецких лагерей, писателя Юрия Бродского, которого, к слову, выдвинули сейчас на соискание премии «Просветитель».
Нечто тягучее, страшное, злобное парит над Карелией и Архангельском. А что располагается между этими двумя регионами? Соловецкий монастырь — место, подарившее России такие беды, как церковный раскол и ГУЛАГ.
Кто здесь власть
Я решила отправиться на Соловки еще раз, чтобы проверить, не готовит ли остров новую угрозу. А именно — машину по уничтожению остатков нашей политической памяти. Похоже, к вопросу о лагерях на Соловках относятся по принципу: «Я тебя породил, я тебя и убью». Там политические лагеря начались, там про них и забудут.
Найти на маленьком острове распространителей письма оказалось несложно. Подписи под ним почти два месяца собирает бывший завлит Театра на Таганке, первый директор дома-музея Высоцкого Петр Леонов. Он переехал из Москвы на Соловки, где устроился на радиоузел, а потом — в частный Морской музей. Жена Леонова Надежда Арсентьевна открыла на острове детскую музыкальную школу. Пара была светской и глубоко интеллигентной. Но вот воцерковилась Надежда Арсентьевна, за ней к религии потянулся супруг. Жена надела платок и длинную юбку, Петр Леонов отрастил огромную бороду. В музыкальной школе стало, как говорят петербуржцы, душно. Появились жалобы на религиозную пропаганду вместо уроков сольфеджио. Недавно из-за постоянных обвинений в бездуховности обучение в школе прекратили две девочки.
Сам Петр Леонов водит теперь группы паломников. Он свой в монастыре и музее.
Когда я пришла к Петру Леонову, он рывком втянул меня в свою квартиру, где в это время не было электричества, и спросил, не из прокуратуры ли я.
Письмо признал, сказал, что написал его сам, сам собрал подписи и отправил в некий Комитет по правам человека. После чего из квартиры меня вытолкал, заботливо переспросив имя и пообещав за меня молиться.
Леонов не произвел впечатления человека, который способен составить юридически грамотный анализ 450-страничной книги. Замдиректора соловецкого музея Александр Мартынов, который письмо видел и не подписал, рассказал, что письмо было на 12 листах и представляло собой юридические комментарии к книге.
Юридическое образование есть у нынешнего главы Соловков Евгения Тютюкова, к тому же он подчеркнуто религиозен и регулярно выкладывает в фейсбук фотографии с церковных праздников. Кто автор или инициатор письма, Евгений Тютюков сказать не смог, но письмо видел в феврале. Что странно, ведь все остальные узнали о нем в середине лета. Примечательно, что главой администрации его назначили только в конце прошлого года.
Если предположить, что письмо Леонову помог написать Тютюков, то не очень понятно, кто мог надоумить последнего. На Соловках главу самостоятельной фигурой не считают. Всем известно, что свои действия он согласовывает напрямую с бывшим замгубернатора Архангельской области Романом Балашовым, который теперь работает в управлении внутренней политики администрации президента и тесно сотрудничает с монастырем. Именно Балашова вслед за о. Порфирием называют на Соловках настоящим хозяином, без чьего согласия ничего серьезного на архипелаге не происходит.
Но Порфирия считают главнее, потому что у него есть прямой выход на патриарха, а у того — выход на главу государства. У Романа Балашова права звонить по любому вопросу в главный Кремль страны нет.
Собственно, в самом факте того, что несколько экзальтированный человек вдруг придумал жаловаться на не понравившуюся ему книгу, нет ничего примечательного. Пусть даже это книга о репрессиях. Важно другое: письмо два месяца ходит по Соловкам, Карелии, Архангельской области, и никто не запротестовал. Помимо Мартынова и Тютюкова письмо, например, не подписали участковый Александр Карпов и советник архангельского губернатора Александр Журавский. Множество людей на Соловках о существовании письма знали… И ни один не возмутился. Потому что атмосфера на острове тяжелая.
Монастырь против лагеря
Про письмо и про обстановку на Соловках я и хотела поговорить с о. Порфирием. О том, что у соловецкого наместника с общественностью разговор короткий, я догадывалась еще на материке. На сайте монастыря в разделе «Контакты» есть только адрес администратора сайта, факс и банковские реквизиты для пожертвований. Как будто у людей никаких вопросов к монастырю, кроме передачи ему денег, не бывает. Электронный адрес о. Порфирия в итоге удалось узнать через соловецкий музей. Но директор музея на мое обращение тоже не ответил. Попытки поймать его в дирекции закончились драматически — меня оттуда выгнали, а вахтерше Судобе велели не пускать больше «желтую прессу». Жертвой этого решения на следующий же день стала архангельская музейщица Вера Власова, которая приехала в желтой куртке и была задержана у входа. Директора музея мне оставалось искать в монастыре. Но и там я далеко уйти не смогла. Глава монастырской канцелярии инок Алексей встретил меня прямо у входа, пожаловался, что все разъехались по отпускам, внимательно записал все мои вопросы, адресованные о. Порфирию, пообещал звонить и пропал.
С наместником я встретилась только в субботу 9 сентября: буквально за несколько минут до отбытия катера, который уносил меня в Кемь, о. Порфирий появился у канатного трапа. Грустный и уставший, он провожал женщину. Но едва я успела узнать наместника, как катерная команда отдала швартовы.
Сам Порфирий улетел с Соловков на следующий день. Как и противница желтой прессы Наталья Яковлева. Правда, отъезду руководства музея с островов предшествовал скандал: после официального банкета в Трапезной палате музейный коллектив переместился в кафе. Там между сестрами Натальей и Ольгой Яковлевыми (Ольга тоже работает при музее) разразилась ссора. Поводом стали денежные споры. Женская склока переросла в драку. Бросившемуся ее разнимать начальнику музейного транспортного отдела Станиславу Дробышеву сломали ногу. Не исключено, что именно этим инцидентом был удручен директор музея.
Вообще, наместник мужского монастыря, провожающий на своем автомобиле симпатичную женщину, на Соловках картина не удивительная. Монастырь полон женщин. Особенно часто их встречаешь в бухгалтерии и канцелярии. Множество женщин работают в монастырской паломнической службе, водят экскурсии. На острове круглый год живут монахини, некоторые работают в монастыре. Зимой их видят катающимися на снегоходах.
Сегодня в кабинетах сидят кроткого вида женщины в юбках до пола и платочках. Правила дресс-кода потихоньку распространяются и на туристов. Многие экскурсии сейчас (например, на остров Анзер) проводят только монастырские гиды, они читают акафисты, поют тропари и рекомендуют женщинам надевать юбки. Надо называть все своими именами. На Соловках укоренилась церковная цензура. Ей примерно 10 лет и она началась, когда местный монах Герман, которого называли на Соловках игуменом по идеологии, потребовал у администрации запретить показ в поселковом клубе премьерного фильма «Код Да Винчи». И запретили. С тех пор понеслось… Клуб закрыли и разобрали, игумен Герман стал архимандритом, и ничего теперь без оглядки на монастырь на острове не делается.
В 2013 году буквально за сутки в Савватиевском скиту исчез установленный «Мемориалом» на предполагаемом месте первого массового расстрела заключенных памятный камень. Кто мог убрать огромный камень в скиту посреди непроходимого леса? Монастырь утверждает, что камня не видел.
Сегодня в местных магазинах стали опасаться выставлять книги петербургского издательства «Красный матрос», потому что в них есть ругательные стишки. Из поселковой библиотеки в июле изъяли множество книг, подаренных фондом «Открытый мир». Под репрессии попали как детские книжки, так и исторические справочники. Литературу вывозили ящиками. Куда дели, неизвестно.
Научные интересы соловецкого музея в области исследования истории Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) все больше сводятся к изучению биографий новомучеников. Уже несколько лет музей и монастырь не сотрудничают с «Мемориалом» и почти не работают со светскими историками. Специалистов по лагерю в музее почти не осталось. Многие ушли. Одной из последних была вынуждена покинуть музей заведующая отделом истории XX века Ольга Бочкарева, занимавшаяся историей СЛОНа. Сегодня специалистом по лагерю в музее считается глава научно-методического отдела Анна Яковлева, глубоко воцерковленная женщина, изучающая жития новомучеников.
Стена монастырского кремля
На территории монастырского кремля сейчас осталась только одна лагерная экспозиция, посвященная опять-таки мученикам за веру. В нет ни слова о том, что религиозные заключенные составляли только около 10 % от числа всех узников лагеря. В экспозиции не упоминаются вообще никакие заключенные, кроме «религиозников». Из светских материалов в экспозиции только фото историка Дмитриева на фоне раскопок общих могил.
Старая лагерная выставка, которую создавали еще при жизни узников СЛОНа, в том числе академика Лихачева, в 2009 году из стен монастыря была изгнана. Новую, зацензурированную, разместили за пределами кремля, в бывшем лагерном бараке. В ней не рассказывают о сотрудничестве монахов Соловецкого монастыря с ОГПУ. И о том, например, что оставшиеся в лагере вольнонаемными работниками монахи монастыря грубо обращались и даже дрались с заключенными архиереями, о чем сохранились воспоминания выживших.
Вообще, лагерные следы на архипелаге — это самая больная для всех тема. Светские музейщики очень переживают об их уничтожении, а монастырь, похоже, волнуется, что не все уничтожено.
Еще в начале 1990-х монастырские постройки были сплошь покрыты упоминаниями о лагерях: стены и окна были исписаны посланиями заключенных (нередко предсмертными), на чердаках находили ворохи записок и прощальных писем. В дверях еще оставались лагерные глазки, на окнах — решетки. Но буквально за несколько лет все это было закрашено, выломано, выброшено. Монахи уничтожали то, что не успел убрать КГБ.
Монастырь как будто сразу же знал, что рано или поздно память о лагере останется едва ли не единственным его конкурентом и самой последней костью в горле, которая помешает поглотить архипелаг.
Освоение территорий
О. Порфирий назначен наместником монастыря в октябре 2009 года, а уже в ноябре стал директором музея. В 2010 году почти все памятники архитектуры в кремле и скитах были переданы монастырю в пользование. Владимир Шутов освобождал объекты — о. Порфирий принимал в пользование. К концу 2010 года за музеем остались ботанический сад, здание дирекции музея (где сидел Лихачев), Заяцкий остров и муксальмская дамба. Евгений Тютюков уверяет, что скоро музею будут передавать лагерные бараки, но это мало похоже на правду: переселять жильцов, кафе и магазины, расположенные в этих бараках, некуда.
Монастырь же задумался о расширении владений. Несколько лет назад на Соловках начали готовить генплан. По нему земли, значившиеся в составе МО «Соловецкий» как самостоятельные поселения (скиты, рыболовецкие тони), включаются в состав поселка вместе с прилегающими к ним землями лесфонда. Говорят, что генплан заказали кулуарно монахи. Потому что как только он был готов и утвержден, монастырь попросил передать ему все 16 участков, выведенных из самостоятельных поселений и земель лесфонда. О том, что просил эти участки для монастыря лично патриарх Кирилл и лично у главы государства, рассказал Евгений Тютюков.
В Минкультуры, где создан совет по развитию Соловков, разработали свои поправки в генплан, но они не были приняты. Генплан утвердили на публичных слушаниях в декабре 2015 года, когда местных жителей на острове почти не было. Проинформировали о слушаниях буквально накануне — немногочисленные соловецкие активисты не успели сориентироваться. К слушаниям на двух самолетах прилетели люди, которые якобы живут на подворье монастыря, но зарегистрированы в Соловках. Один из них рассказал, что проголосовать за генплан было их послушанием.
Зачем монастырю земли лесфонда и пустынных скитов, которые и так переданы монахам? Если строения можно использовать, то с лесом все просто — его нужно либо рубить, либо брать на содержание себе в убыток. Возможно, секрет в том, что на всех 16-ти участках, подготовленных к передаче монастырю, предусмотрено строительство, в том числе жилых домов. Это значит, что на архипелаге развернется стройка. Хотя в 2013 году комиссия реактивного мониторинга ЮНЕСКО после посещения Соловецких островов заявила, что весь архипелаг представляет собой исключительную ценность, а его ландшафт нуждается в строгой охране и сохранении.
На первый взгляд непонятно, зачем монастырю, который и так оплачивает содержание множества зданий, новые земли и строения? Ведь те 30–40 насельников, которые живут сегодня в обители, и еще около 30 человек с монастырских подворий, разбросанных по всей стране, не смогут освоить новые объекты. Но дело не в трудолюбии.
Сегодня через монастырскую паломническую службу проходит почти треть всех туристов. Это от 7–8 тыс. человек в год. Музейное экскурсбюро обслуживает в среднем 20 тыс. туристов в год. Музейщики считают, что главной задачей монастыря является перераспределение турпотока в свою пользу.
Потому что это огромные деньги, за которые идет нешуточная, но неравная борьба. И музей постепенно проигрывает.
Сегодня в монастырь пришли большие деньги.
Соловчане рассказывают, что порой деньги просителям выдают на месте, прямо из тумбочки. Кому-то — в долг под честное слово, а кому-то, со слов жителей, и под проценты. Говорят, что не вернувших деньги не было — с монастырем все расплачиваются в срок.
Наталья Яковлева считает, что деньги монастырю приносит паломническая служба. Сама она тоже занимала как-то в монастыре миллион.
Надо сказать, что у доходы монастыря большие. Он оплачивает коммунальные услуги, мелкий внутренний ремонт во всех строениях, переданных ему в пользование. Кроме того, монастырь спонсирует поездки своих насельников по святым местам всего мира — соловецкие монахи часто путешествуют.
У монастыря очень много дорогой техники: автомобили-внедорожники, катера, снегоходы, строительная техника. Монастырь говорит, что все это — пожертвования благодетелей. Наконец, монастырь покупает на Соловках недвижимость. Видимо, для создания на острове крепкой общины.
«Музей принадлежит наместнику»
Но установившаяся на Соловках церковная цензура и патологическая тяга монахов к освоению территорий не самое страшное.
Куда страшнее, что обе этих беды породили третью — порчу всемирно значимых памятников.
Дело в том, что до 2007 года музей был заказчиком всех архитектурных работ, теперь им выступает Минкульт, а контроль осуществляет «Северо-Западная Дирекция по строительству, реконструкции и реставрации». Заведующая отделом учета и хранения объектов культурного и природного наследия музея Лариса Петровская утверждает, что музей потерял полномочия контролировать реставрацию, влиять на выбор подрядчиков, принимать или не принимать выполненные работы. Уже упомянутый Александр Мартынов рассказывает, что из компетенции музея полностью выведен и археологический надзор — им сейчас на основании открытого листа занимается Институт археологии РАН, а именно — экспедиция Марии Ворожейкиной. Которая не подчиняется музею.
Однако бывший директор музея Татьяна Фокина считает, что музей не противостоит уничтожению памятников и археологическому вандализму, потому что не обязан это делать. То есть может, но не хочет.
И это привело к чудовищным потерям. Причем, потеряли не только культурный археологический слой. Самая главная трагедия Соловков за последние годы — тот факт, что они стали жертвой «Балтстроя», чье руководство в 2016 году вместе с замминистра культуры Пирумовым было арестовано за многочисленные хищения при реставрации самых значимых объектов культуры страны.
«Балтстрой» ушел с Соловков только после арестов. И теперь контракты на реставрацию переданы петербуржской же компании «ОпрСтрой», однако на качестве ремонтных работ это существенно не отразилось. За годы новой реставрации музей понес колоссальные потери. Так, при восстановлении пола в Трапезной палате (XVI в.) он был застелен паркетом и в разных местах поднят на десятки сантиметров, из-за чего дошел почти до подоконников. Вскоре паркет вспучился, пол разорвало. К нынешнему приезду патриарха его наскоро заклеили, остались пятна.
При «реставрации» монастырского причала многосотлетние валуны выкорчевали экскаваторами и утопили в море, заменив их на полированные плиты. Причал полностью потерял свой облик. При восстановлении Такелажного сарая уникальный свайный фундамент из дерева заменили на железобетонный. Разрушенную грузовиками валунную дамбу на остров Большая Муксалма «отреставрировали», заменив недостающие камни кирпичом и цементом. В новом иконостасе Троицкого собора вместо икон вставили фотокопии. С валунных стен крепости счистили многовековые лишайники и патину, кирпичную кладку зацементировали. Изменился не только цвет, но рельеф крепости. Музейщики считают, что такая «реставрация», скорее всего, приведут к разрушению стен. Для красоты и «чтобы был как новенький» фасад церкви Вознесения Господнего на Секирной горе выровняли лазером, из-за чего пропали неровности кладки. Прямо сейчас в Успенской церкви под видом реставрации каменных полов старые плиты выламывают и вместо них закладывают крошащийся искусственный камень. Закладывают грубо, с заплатками.
На Соловках простор для хищений огромный. Там много объектов, включая некоторые автомобильные дороги, признаны памятниками культуры и, соответственно, требуют не ремонта, а реставрации. Что увеличивает цену этих работ сразу в разы. Например, если на обычном объекте можно пользоваться стандартными гвоздями, то при реставрации памятника XVI в. — коваными. А проверять гвозди некому.
Официально монастырь тоже не может влиять на ход реставрационных работ. Однако неофициально, как утверждают музейщики, монастырь может остановить любые работы. Например, обратившись к патриарху. Но не останавливает.
Более того, единичные попытки музейных работников обратить внимание на нарушения в ходе реставрации встречают преграду в лице… директора музея. Владимир Шутов якобы не подписывает обращения музейщиков и не дает ход бумагам. Поэтому те редкие голоса протеста, которые еще раздаются из музея, не выходят за пределы его кабинетов.
Обращаться с жалобами на плохую реставрацию в музее просто некому. Потому что в воцерковившемся коллективе никто не хочет идти против воли о. Порфирия.
Между прочим, в музее есть должность главного инженера по охране реставрации и реконструкции. Эту светскую должность занимает Максим Пирогов. Но он отказался разговаривать со мной без благословения наместника монастыря. «Не имею права, — сказал главный инженер. — Что делать? Вы не первый журналист, который обращается. Есть порядок определенный, я не могу его нарушить».
Уже упомянутый инок Алексей при встрече со мной на вопрос о Пирогове сурово отрезал: «Светский он работник или не светский, но без благословения наместника в монастыре ничего не делается. Музей тоже принадлежит наместнику».
При этом очевидной выгоды покрывать плохую реставрацию и хищения у монастыря нет, потому что все абсолютно денежные потоки проходят через федеральный центр. И деньги это огромные: по словам Владимира Мединского, за последние годы соловецкому музею выделили больше двух миллиардов рублей, а уже в августе министр культуры сообщил о новых 1 млрд 360 млн рублей. И вряд ли у монастыря есть прямые возможности контролировать хотя бы толику этих средств.
Масштабы утрат на Соловках таковы, что на острове заговорили о недовольстве москвичей директором музея. В этом году патриарх приехал на Соловки 20 августа и провел в монастырской ризнице традиционное заседание рабочей группы по развитию Соловецкого архипелага. Музейщики утверждают, что Кирилл во время визита говорил о неэффективности работы наместника-директора. Тут же по острову поползли слухи, будто сменить Владимира Шутова на посту директора может глава Кенозерского национального парка Елена Шатковская. Которая прибыла на празднование музея и осталась на Соловках после того, как оттуда улетел о. Порфирий. Впрочем, в приемной Шатковской на вопрос о перспективе такого назначения ответили кратко: «Боже упаси!»
Причин равнодушия монастыря к едва ли не вандалистскому отношению к соловецким памятникам может быть две. Первая — неумение монахов оценить качество и значимость реставрации, их неспособность вообразить масштабы утрат, которые он сам же в результате этих работ и понес. В это охотно веришь после посещения внутренних, не для публики, помещений монастыря. Например, в канцелярии монастыря, это бывший Рухлядный корпус, к потолку неумело прилеплен молдинг из, кажется, пенополиуретана, кабели и проводка спрятаны под пластиковыми панелями. Стены выкрашены в казенный серый цвет. Все это плохо вяжется с архитектурой строения.
Другая причина халатного отношения монастыря к реставрации может крыться в его желании быстрее обустроиться.
Наверное, поэтому их, как и любых хозяев, в чьем доме идет ремонт, совершенно не пугает мусор, грязь и другие временные неудобства. Еще в начале августа кремль изнутри и снаружи был завален строительным хламом. К приезду патриарха видимые участки прибрали, но там, куда настоятель монастыря (напомню, им считается патриарх Кирилл) точно бы не зашел, все осталось по-прежнему: валяются бутылки, обертки, ведра из-под краски и гипсового раствора, мешки с цементом, лом камня, кирпичи, вывороченные деревянные балки.
Музейщики, те немногие, кто еще решается прийти на работу без юбки в пол и окладистой бороды, считают, что монастырь торопится освоить владения по той же причине, по какой просит выделить ему в пользование земли: чтобы в конце концов поставить под контроль турпоток. Для этого монастырю нужно максимально вытеснить отовсюду музей.
Архипелаг разъюнескивается
Чтобы музейщики не путались под ногами, их постепенно выживают.
Из кремля вслед за лагерной выставкой хотят выселись и сам музей. В 2014 году Минкультуры заказало новое трехэтажное здание на берегу Святого озера. Вывезти музейщиков помешало ЮНЕСКО, которое потребовало убрать здание, как нарушающее общий вид. Тогда решили перевести музей в подземные помещения, но особенности грунта не позволили закончить стройку.
Сегодня судьба здания музея, как и самого музея, неизвестна. Перспективы его туманны, а вот планы монастыря очевидны — он хочет, чтобы на острове, кроме монахов, трудников и паломников, не осталось никого. В прямом смысле никого. Один из вариантов Концепции сохранения культурного наследия Соловецкого архипелага, разработанный ФГУП ЦНРП, предполагает полное выселение с архипелага светских жителей. Согласно этому предложению работать на островах должны вахтовики, которые бы ездили на Соловки на работу каждый день. Два часа морем туда и два — обратно.
Местные жители не сомневаются, что именно такое будущее островов больше всего устроило бы монастырь, который из года в год выживает с архипелага любые светские силы и музей.
На Соловках появилось новое слово — «разъюнескаться», то есть выйти из-под охраны ЮНЕСКО. Чтобы строить уже что и где угодно.
За музеем-заповедником в ведении осталась, по большому счету, только лагерная тема.
А лагерь — это тысячи туристов, это международное внимание, это десятки и сотни ученых, приезжающих на архипелаг каждый год. Лагерь — это «Мемориал», который привлекает к Соловкам внимание прессы, устраивает памятные дни и приглашает тех же иностранцев, включая консулов и послов.
Вы когда-нибудь обращали внимание, что до 2011-го на пятисотрублевой купюре соловецкий монастырь был изображен без куполов? Это потому, что это было фото лагеря. Но в 2011 году на банкноте появилась новая фотография Соловков. И теперь на пятистах рублях — монастырь.
Не удивительно, что
Потому что они мешают осваивать архипелаг. Все элементарно: монастырю не нужны светские туристы, а нужны паломники. Потому что туристы едут через музейное экскурсбюро, а паломники — через монастырское. Монастырю не нужны памятные доски на бывших арестантских ротах, потому что тогда будет сложно получить эти здания в пользование. Монастырю не нужен вообще статус музея-заповедника — он мешает строить. Монастырь хочет быть единственным хозяином на островах, чтобы делать какой угодно ремонт и вести какое угодно хозяйство, не отчитываясь перед Минкультуры, ЮНЕСКО и непонятными историками давно забытых лагерей.
* * *
А сон этот — о том, что в один прекрасный день монахов могут спросить об уместности восстановления пышного убранства и красочных литургий там, где мучилась сотня тысяч невинных людей. Разорение монастыря советской властью было чудовищным кощунством. Но еще большее кощунство — поселиться на территории бывшего концлагеря и делать там ремонт. Уверена, что нет-нет да и снится соловецким монахам, как церковь вновь отдаляется от государства и, лишенная его защиты, вынуждена опять уйти с Соловков, теперь уже чтобы уступить место музею первого в мире лагеря для политзаключенных. Потому что масштабы монастыря и лагеря в историческомм контексте несопоставимы.
Да, монахи пришли на Соловки в XV веке и пробыли там почти пять веков. Но за все эти пять веков монахов в обители, вероятно, было в десятки раз меньше, чем узников Соловецкого лагеря. И мало кто из них мучился так же, как заключенные.
Бывает, что и одна капля крови смывает города. Что говорить о десятках тысяч мучеников, истоптавших соловецкую землю? Если сложить голоса заключенных, то сквозь этот чудовищный крик неразличимы будут молитвы всех вместе взятых соловецких монахов.
Источник