«Я думал, что мне позволят быть настоящим журналистом. Я ошибался», — пишет в Politico Magazine бывший вашингтонский корреспондент российского информационного агентства Sputnik Эндрю Файнберг. Мы предлагаем перевод полной версии статьи.
— Что вы станете делать, если мы попросим вас написать неправду?
Я сидел в конференц-зале на десятом этаже здания на К-стрит в Вашингтоне, где расположен офис RIA Global, известный также как вашингтонское бюро российского информационного агентства Sputnik. Я пришел наниматься на работу. Была середина декабря, прошло чуть больше месяца после обескураживающей победы Дональда Трампа на выборах. Я подал документы в эту компанию, пытаясь вырваться из «фрилансерского ада» — жизни, в которой я не знал, когда получу свой следующий чек и хватит ли его, чтобы свести концы с концами.
Вопрос застал меня врасплох. Конечно, я знал, что Sputnik принадлежит государству и что он подчас не в меру вольно обращается с фактами, но неужели мой собеседник действительно проверял, готов ли я лгать? Или он всего лишь хотел узнать, насколько я привержен этическим нормам, которые ценятся в большинстве информационных агентств?
— Я уволюсь, — ответил я.
Потом я объяснил, что работать на агентство, финансируемое государством, даже российское, для меня не будет проблемой, пока у меня будет такая же редакционная независимость, как в любом СМИ, так как есть много государственных медиакомпаний, которые работают прекрасно, — BBC, France Press, Al Jazeera.
Мой собеседник, высокий мужчина по имени Петр Мартынычев, с сильным акцентом ответил, что Sputnik ничем не отличается от этих агентств. Он, казалось, был доволен моим ответом, и позже сообщил мне, что я принят на работу и стану первым корреспондентом Sputnik в Белом доме.
Но через пять месяцев, когда я вышел из этого офиса с уведомлением о расторжении контракта в руке, я вспоминал тот момент и думал: почему они после моего ответа вообще решили меня нанять?
* * *
С первого дня в январе, когда я занял место в редакции, мне казалось, что тут что-то не так. Складывалось впечатление, что у организации, называющей себя крупным международным агентством новостей, маловато опыта.
Обычно Sputnik ассоциируют с сайтом SputnikNews.com, настолько провокационным и оскорбительным, что журнал Foreign Policy прозвал его «пропагандистским Buzzfeed». Но бóльшую часть журналистской работы выполняют сотрудники Sputnik Newswires, более уравновешенного подразделения компании, корни которого в некогда пользовавшемся хорошей репутацией РИА Новости. Большинство материалов находится в платном доступе — только для неизвестного количества подписчиков, — но когда новость достаточно важна, она попадает на сайт Sputnik.
Как один из корреспондентов службы новостей я подчинялся триумвирату редакторов: Мартынычеву, который принимал меня на работу, Анастасии Шевелевой и Златко Ковачу. Мартынычев и Шевелева — русские, не старше меня, а мне тогда было 34. Похоже было, что никто из них не знал, как устроена журналистика в США: стандартная практика, такая, как сохранение в тайне от них имен источников, с которыми я встречался, или оплата выпивки и закуски во время встреч с такими источниками за счет компании, — казалась им возмутительной.
Ковач, македонец по рождению и натурализованный гражданин США, даже не был журналистом; бóльшую часть жизни он работал в General Dynamics (крупный производитель военной и аэрокосмической техники, — прим. Ред.), которая получила контракт на создание Southeast European Times — многоязычного сайта, рассчитанного на жителей балканских стран, который противостоял пропагандистским усилиям России и других стран. Когда финансирование этой программы прекратилось, Ковач, утверждающий, что свободно владеет шестью языками, переметнулся на другую сторону в пропагандистской войне.
Другие сотрудники, в том числе один-два американца, занимались редактированием того, что я писал, но русские и Ковач, несомненно, были единственными, кто за все отвечал. У них были свои задачи, и не всегда среди этих задач была правдивая информация.
Это стало очевидно, когда я начал общаться с тогдашним пресс-секретарем Белого дома Шоном Спайсером. Один из первых случаев, когда я задал ему вопрос перед телекамерами, был в начале марта 2017 года, когда я спросил, почему Трамп не передает Украине оружие, чтобы помочь ей бороться с российской агрессией, хотя Конгресс дал ему такое право и выделил на это средства.
Тогда я этого не знал, но оказалось, что я нарушил одно из важнейших неписаных правил Sputnik.
На практике девиз Sputnik «рассказываем нерассказанное» означает, что все написанное должно отражать российский взгляд на любые события, неважно, соответствует он действительности или нет. Когда речь заходила о Крыме, нам нельзя было написать ни одного текста, в котором не было бы упоминания о том, что 90% населения полуострова на референдуме проголосовало за воссоединение с Россией. И конечно же, когда я включал такие детали, как то, что во время этого референдума улицы были заполнены танками и вооруженными людьми, это перед публикацией вычеркивали.
Задавая свой вопрос об Украине, я основывался на реальной ситуации, и реакция не заставила долго себя ждать.
В понедельник — наш следующий рабочий день — я получил электронное письмо от Мартынычева с приказом согласовывать все будущие вопросы, которые я собираюсь задавать в Белом доме, с моими редакторами, «так, чтобы все были на одной странице», — это в том случае, если у редакторов не будет особых вопросов, которые, по их мнению, я должен задать. Мой вопрос «никогда не должен быть сюрпризом», писал он. «Нам также нужны запасные вопросы на случай, если кто-нибудь другой успеет спросить о том же самом раньше нас».
И с тех пор я каждое утро отправлял ему свои вопросы по электронной почте, а он почти всегда отклонял их и придумывал свои собственные вопросы на другие темы, и неважно, были ли они основаны на реальности.
К примеру, недели через две после химической атаки с использованием зарина в сирийской провинции Идлиб и через неделю после ответного удара Трампа по сирийской авиабазе я отправил Мартынычеву два запланированных вопроса — о мирных переговорах по Сирии и о политике государства в отношении санкт-петербургского экономического форума. В ответ от прислал мне ссылку на статью на сайте RT — российского кабельного телеканала, который, как и Sputnik, контролируется государством. В статье говорилось о почетном профессоре Массачусетского технологического института, который, основываясь на нескольких увиденных им фотографиям, выдвинул идею, что химическую атаку устроили сирийские повстанцы, а не режим диктатора Башара Асада (к тому моменту американское государство пришло к выводу, что сирийский режим и Россия пытались скрыть факт химической атаки). Мартынычев также указал на то, что террористическая группировка ИГИЛ взорвала старый снаряд с горчичным газом возле базы иракской армии недалеко от Мосула, — это, на первый взгляд, противоречило официальной американской точке зрения, согласно которой ни у кого, кроме сирийского режима, нет технологической возможности устроить атаку с применением зарина. Он, разумеется, не обращал внимания на тот факт, что снаряд с горчичным газом был, вероятно, старше меня и никого не убил, в то время как бомбы с очень эффективным зарином сбрасывали с самолета.
В тот день на пресс-брифинге в Белом доме, снимавшемся телевидением, мне приказали спросить Спайсера о том, собираются ли Белый дом или американское разведывательное сообщество рассмотреть «альтернативные версии и новую информацию» об атаке после изысканий профессора и новостей об атаке ИГИЛ.
Бог свидетель, в тот день я не слишком высоко поднимал руку, собираясь задать вопрос. Но после окончания телевизионной съемки я обратился лично к Саре Хакаби Сандерс (тогда заместитель пресс-секретаря, — прим. Ред.), застенчиво начав свой вопрос со слов «мой редактор это не пропустит…»
Когда я вернулся в офис, Мартынычев заявил, что недоволен тем, что я не задал вопрос перед камерой (как будто от меня зависело, кого из журналистов выберет Спайсер) и объяснил, что Москва хочет, чтобы я спросил Спайсера о том, почему после химической атаки ИГИЛ США не нанесли ракетный удар по его позициям в Ираке так же, как они ударили по Сирии, когда Асад стал травить газом свой народ.
Но смысл вопроса был не в том, чтобы получить ответ, а в том, чтобы использовать транслируемый телевидением брифинг, чтобы заявить о лицемерии американского государства из-за того, что оно не реагирует на применение ИГИЛ старого снаряда с горчичным газом так же, как реагировало на газовую атаку Асада против мирных жителей.
Я начал понимать, что задача Sputnik — не столько сообщать новости, сколько навязывать определенную картину мира, чтобы либо сеять сомнения в отношении ситуаций, неприятных для России и ее союзников, либо вредить репутации США и их союзников. Возьмем, к примеру, историю с предложением Трампа значительно сократить материальную помощь Украине. Хотя это было связано с повсеместными сокращениями бюджетов Госдепартамента и других структур, мне приказали спросить, имеет ли это отношение к некоей «коррупции» в руководстве Украины. Чтобы не унижаться, задавая такой глупый вопрос перед телекамерами, я написал электронное письмо пресс-секретарю Белого дома. Учитывая то, насколько смехотворен был вопрос, я совершенно не удивился отсутствию ответа.
Когда он отказался участвовать в распространении краденой информации, его уволили
После того как американское государство пришло к выводу, что Россия вмешалась в ход выборов 2016 года, пользуясь фальшивыми новостями и тенденциозными материалами, распространяемыми такими сайтами, как Sputnik, чтобы навредить Хиллари Клинтон и помочь Трампу, кто-то может подумать, что меня заставляли писать бессовестно протрамповские тексты. Но этого никогда не было. Зато истории, которые мне приказывали писать, всегда можно было использовать, чтобы продвигать идею о том, то США — лицемерное и коррумпированное государство, лишенное моральной репутации, которая позволила бы противостоять диктатуре Путина в вопросе о правах человека и по другим подобным проблемам. Одна известная журналистка, сторонница Трампа, работавшая в Sputnik во время выборов, рассказала, что ей никогда не приказывали писать материалы в поддержку Трампа, но она часто делала это по собственной инициативе. Другой бывший корреспондент Sputnik сказал, что на него давили, чтобы он воспользовался своими контактами и получил доступ к похищенной хакерами переписке бывшего директора ЦРУ Джона Бреннана, а когда он отказался участвовать в распространении краденой информации, его уволили.
Вероятно, в Белом доме считали, что Sputnik будет дружественным изданием, так как поначалу в президентской пресс-службе меня принимали тепло и доброжелательно — до тех пор, пока я не начал задавать вопросы, например, о том, почему Трамп не поставляет Украине оружие и почему Джаред Кушнер в своих официальных анкетах умолчал о встречах с россиянами. Эти вопросы означали лишь то, что я намерен был выполнять свою работу, как любой другой журналист. Но после этого мой доступ к Белому дому почти сошел на нет. Как и многим другим журналистам, мне приходилось напрягать все силы, чтобы получить ответы на свои вопросы хотя бы по почте.
В соцсетях меня регулярно критиковали за распространение пропаганды, кое-кто обвинял меня даже в государственной измене. Я всегда отвечал на такие заявления, защищая себя и своих коллег. Я считал, по меньшей мере поначалу, что просто выполняю свою работу, как выполнял бы любую другую, и не распространяю дезинформацию. Но я замечал мелкие детали, которые отличали мою работу в Sputnik от любой другой журналистской работы, все это накапливалось, и мне становилось все более неловко. Я понял, что неважно, насколько упорно я работал и насколько агрессивно сопротивлялся ограничениям, которые накладывали на меня начальники, — пока я работаю в Sputnik, я буду участвовать в распространении дезинформации и пропаганды, даже если сам я таких текстов не пишу.
Я начал присматриваться к вакансиям и спрашивать совета у более опытных коллег, не связанных со Sputnik, как лучше оттуда выбраться.
* * *
Если в течение месяцев, пока я работал в Sputnik, у меня появлялись опасения, что дела обстоят не так, как мне пообещали, то моя последняя неделя в Sputnik развеяла все сомнения.
22 мая в Белом доме был брифинг с участием директора Административно-бюджетного управления Мика Малвейни. Я задал ему вопрос, какой смысл в предложении не предоставлять налоговые льготы семьям, где кто-то из родителей нелегальный иммигрант, даже если их дети — американские граждане. Колумнист The Washington Post обратил внимание на наш диалог и написал: «Бюджет Трампа настолько жесток, что российское пропагандистское издание поставило на место Белый дом».
Моих начальников это не обрадовало. Для Sputnik характерно, что в новостях обычно не указывают имена авторов. Я несколько раз пробовал сопротивляться этой практике и спорить с начальниками, но мне так и не назвали конкретную причину, по которой Sputnik хочет, чтобы его журналисты оставались анонимными. Рискну предположить, что это для того, чтобы никто не отвечал за ошибки, ложь и полуправду в каждой конкретной заметке. Когда в The Washington Post меня назвали корреспондентом Sputnik в Белом доме, мои начальники дали понять, что недовольны, и указали мне, что политика компании — не ставить подписи под текстами.
Я также сопротивлялся, когда они хотели, чтобы я задавал в Белом доме совсем смехотворные вопросы, и, уверен, начальники знали, что мне не очень нравится происходящее. На следующий день после того, как один из редакторов устроил мне разнос из-за колонки в The Washington Post, я принес в офис чемодан — якобы для запасного костюма, который я там держал. Но на самом деле я готовился забрать вещи со своего письменного стола и оставить прощальную записку.
Но шанс мне не представился. 26 мая — через несколько дней поле того как The Washington Post нарушила мою анонимность — меня позвали на встречу с Мартынычевым и другим человеком, которого я раньше никогда не видел. Он был намного старше, тоже говорил с сильным русским акцентом. Представился он Михаилом Сафроновым и назвал себя руководителем вашингтонского бюро Sputnik, хотя я думаю, что он и ногой не ступал в бюро.
— Когда президент вернется из Европы, мы бы хотели, чтобы ты начал задавать вопросы о деле Сета Рича, — сказал мне Мартынычев.
Сет Рич был сотрудником Национального комитета Демократической партии, которого убили недалеко от его дома в Вашингтоне — как заключила полиция, при неудавшейся попытке ограбления. Но многие правые маргиналы проталкивали версию, что убийство было местью за его роль в утечке тысяч электронных писем с серверов Национального комитета во время избирательной кампании. Несколько раньше телеканал Fox News показал сюжет, где говорилось, что некто провел частное расследование и нашел информацию, связывающую убийство Рича с похищением и утечкой переписки, и медийный мир ультраправых захлестнули разговоры об укрывательстве убийства, организованном Клинтонами, Национальным комитетом демократов и партийным консультантом по коммуникациям, который помогал семье Рича справляться с информационным безумием, спровоцированным сюжетом Fox News.
Не знаю, может быть, они меня испытывали? Ведь невозможно было, чтобы Мартынычев или Сафронов считали это сколько-нибудь заслуживающей доверия историей после того как даже Fox News убрал ее со своего сайта за несколько дней до этого.
Я ответил, что не в восторге от идеи задавать вопросы или писать о вещах, не подкрепленных абсолютно никакими фактическими основаниями. Но эта история служила определенной цели, и Sputnik не хотел от нее отказываться. Если бы читателей можно было убедить, что утечку переписки устроил Рич, это отвлекло бы внимание от российских хакеров, которые, по мнению американского разведывательного сообщества, были виновны в похищении.
Я сказал себе, что это последняя соломинка, и уже открыл было рот, но прежде чем я успел сказать, что в таких условиях работать здесь не могу, Мартынычев снова заговорил.
— В таком случае мы расторгаем контракт, и это вступает в силу немедленно, — сказал он, открывая папку и доставая оттуда уведомление о расторжении.
Я спросил, за что меня увольняют, — за то, что я отказываюсь писать ложь, или по какой-то другой причине, но ни он, ни Сафронов не объяснили причину, а сказали лишь, что согласно законам, действующим в Вашингтоне, округ Колумбия, они имеют право уволить меня в любое время на любых основаниях и не объяснять почему. Через несколько месяцев, когда портал Yahoo News опубликовал статью об обстоятельствах моего увольнения, пресс-секретарь Sputnik заявил, что меня уволили «из-за проблем с качеством моей работы». Но если у Мартынычева и других начальников и были проблемы с моей работой, я ни об одной не знал. Ничего я не слышал и о проблемах с моей трудовой этикой — я регулярно приезжал на работу до начала рабочего дня, чтобы подготовиться, и часто засиживался в редакции допоздна. Мне никогда не говорили, что к моей работе есть претензии.
Я взял свой чемодан упаковал вещи и в последний раз покинул офис Sputnik чувствуя, как с плеч свалился многомесячный груз невыносимых условий. Как только я вышел за дверь, я написал в твиттере: «Я больше не работаю в Sputnik Int — и буду рад рассказать, почему. Пожалуйста, спрашивайте».
С первых дней моей работы в Sputnik я был искренне убежден, что даже в российском государственном информационном агентстве могу хорошо работать — если не отступлю от своих собственных этических стандартов. Я даже считал, что миссия Sputnik в таком виде, как она сформулирована — «рассказывать нерассказанное», это достойное дело. Другие государственные службы новостей стремятся сообщать о том, на что не обратили внимания другие издания, и показать новости в ином ракурсе. Многие из них прекрасно работают.
Но когда «нерассказанное» не рассказывают, потому что это неправда, а «альтернативный ракурс» — способ добиваться целей, поставленных враждебным государством, и уничтожать репутацию других стран, вся этика мира вам не поможет. Я думал, что нужен Sputnik как профессиональный журналист, но все, что они хотели, — использовать видимость журналистской работы, чтобы навязывать свою повестку. Я больше не повторю свою ошибку и не поверю словам таких людей, как Мартынычев.
Источник