Хронисты сообщают, что в 1556 году император Карл V и его сестра Мария, королева венгерская, посетили кладбище маленькой рыбацкой деревушки Биерфлинт в Зеландии.
Известно, что Их Величества изволили помолиться на могиле некоего Виллема Якоба Бейкельса (Бойкельзоона) об упокоении его души, а после произнесли благодарственную речь в его честь, проложив, таким образом, тропу к могиле этого простого рыбака и для иных королевских персон.
Память человеческая избирательна территориально — есть на свете земли, где имена людей, сыгравших великую роль в истории своей земли или человечества, забываются, а есть, — где таких людей — помнят.
Наверное, есть какое-то ментальное отличие Востока от Запада, состоящее в том, что первые возвеличивают тиранов, а вторые — людей, как-то улучшивших их существование.
Бейкельс родился в нужном месте, и его сегодня помнят его как человека, принесшего Голландии богатство, а миру — селедку.
За счастье наслаждаться которой, собственно, монархи и возносили в честь Бейкельса благодарственные молитвы.
Все, собственно, началось с того, что внимание Бейкельса привлекла селедка. Та самая рыба, которая водилась в море в изобилии, но которую рыбаки всегда ловили только тогда, когда в море не было никакой больше рыбы, потому что несложная в добычи селедка (она существует исключительно в больших косяках и, лишенная стаи, умирает) считалась рыбой для нищих.
Она — сильно горчила. Всякая другая рыба отлично продавалась, а вот селедка стоила сущие гроши, занимать ей трюмы и палубы было непростительным расточительством.
Бейкельс догадался, что источником горечи являются жабры селедки и научился отсекать их весьма ловко — одним движением ножа.
Но он не остановился на этом и стал солить её в дубовых бочках прямо на борту своей лодки.
Положив, тем самым, начало существующему и по сей день селедочному промыслу.
О том, насколько селедка вкусна, всеми любима, как во многих странах отмечают «день селедки», как Бисмарк дал сорту селедки свое имя — мы не станем, и рассуждать об особенностях ее соления и маринования, отличия селедки по-польски от селедки по-русски — тоже.
И обсуждать сам процесс ее маринования, получивший название «голландского гиббинга», тоже не станем.
Заметим, разве, что, когда «секрет» (хотя секретом его пробовали сделать без всяких кавычек, и много лет это удавалось) гиббинга был раскрыт, то появилось как бы «два вкуса» селедки — на юге при её мариновании использовали лимон, а на севере, при «классическом гиббинге» — лук.
Особо ценной считалась (и считается) maatjes haring, что буквально можно перевести как «селедка-девственница». Соответственно, с самых далеких времен до наших дней сохраняются сезонные ограничения на вылов именно такой селедки.
Сам Бейкельс, впервые сделавший «настоящую» селедку (судя по всему, в конце 80-х г.г. XIV века) угостил её своих односельчан.
Слава об этом, таящем во рту, продукте необыкновенных качеств (которое так приятно было запивать пивом) разлеталась, по меркам тех диких лет, необыкновенно быстро — в 1390-м селедку в бочках впервые вывезли в большие голландские города на продажу, и она произвела настоящий фурор.
Еще три года спустя селедка стала любимым и желанным гостем по всей Голландии и Фландрии.
В конце 90-х уже не осталось ни одного королевского двора в Европе, где к столу не подавался бы этот деликатесный продукт.
Бейкельс умер в 1397 и настоящего «селедочного бума» не застал, однако похоронен был с большими почестями.
И не спроста — благодаря ему голландцы получили продукт, который сами они именовали «малосольным золотом».
Соленая селедка в бочках отлично транспортировалась и распространялась по всему континенту.
Пожалуй, именно селедка стала первой в истории человечества пищей (после зерна — транспортировкой которого, однако, всегда занимался не бизнес, а государство, и понять выгодность тех перемещений сложно), перевозить которую было и — возможно технически (она довольно долго и надежно сохранялась), и — весьма прибыльно (потому что высокий спрос на нее делал её продажу на другом конце земли делом коммерчески успешным.
Ажиотажный спрос подстегивает предложение — и именно с этого момента на берегах Голландии начинается кораблестроительный бум.
Строятся не только суда для лова сельди, но и для ее транспортировки в другие страны, а еще — военные, для конвоев, охранявшие рыбаков от пиратов и кораблей под другими флагами (лов селедки был причиной войн!).
В те времена голландское купечество еще на располагало капиталами, зато голландцы, уже имевшие опыт долевого участия при разработке польдеров, сумели найти решение и этой проблемы.
Они организовывали товарищества, которые создавались уже на этапе закладки судна на верфи. Судостроение требовало более, чем значительных средств. Инициатор закладки судна, называвшийся «патроном», привлекал компаньонов, разделив уставный капитал товарищества на равные доли. Число паев обычно не превосходило полутора десятков.
Компаньонам часто принадлежали, например, 1/13 часть одного судна, 2/5 другого, 3/11 третьего и так далее.
Таким образом распределялась прибыль.
Точно так же купировались риски.
Это исключительное, по тем временам, умение кооперироваться, ляжет краеугольным камнем в фундамент будущего экономического «чемпионства» Нидерландов.
Понятно, что игра, в которую вливалось такое количество денег, нуждалась в собственных правилах, и сельдяной промысел по числу постановлений, законов и указов, превзошел все остальные.
Так, была запрещена продажа сельди с кораблей, чтобы не допустить демпинга.
Были строжайше ограничены сроки лова селедки, дабы добывать исключительно «девственниц», поддерживая тем самым высокое качество продукта, а так же сроки селедки засолки в бочках — из тех же соображений.
Для этого же были регламентированы качество соли, бочек и обращение с бочками после улова.
Продажа бочек отдельно, особенно за границу была запрещена во избежание фальсификата.
Укладку селедки в бочки надлежало производить совершенно открыто, дабы любой желающий смог бы убедиться в высоком качестве продукта и правильности обращения с ним.
Разумеется, появились и специальные знаки, которыми помечался качественный продукт.
В то же время соль, использовавшаяся для засолки селедки, была выведена из-под всех налогов и пошлин, как и производство бочек и ввоз древесины — нет, не всей, а — только того дуба, который шел на производство этих бочек. Дуб, покупавшийся для других целей, облагался налогами, как и вся другая древесина.
Вплоть до начала XVIII века голландцы добывали более половины всей селедки в Европе. Промыслом занималось более 1500 судов, которые почти монополизировали добычу в районе Доггер-банки, лучшем месте для добычи, и вылавливали больше половины всей сельди на Балтике.
Голландский экономист XVIII века Питер де ла Кур, живший во времена, когда маленькая Голландия была крупнейшей экономикой мира, писал, что богатство его страны «уменьшилось бы вполовину, ежели бы у нее отняли торговлю рыбой и товарами, кои от сей торговли зависят».
А отнять рыбные промыслы у Голландии — пытались, конечно.
Один из французов, врагов этого буржуазного государства оценивал в начале XVII в. прибыль, получаемую этой страной от торговли селедкой, в 5 млн. гульденов, возмущенно присовокупляя к этому, что это «почти столько же, сколько Франция собирает в качестве налогов».
Цифры эти, возможно, не далеки от истины — известно, что «в хорошие года» XVII столетия валовый доход от лова сельди составлял 21-22 млн. гульденов.
Селедка заложила основы экономики маленькой страны, затерявшейся на краю света.
При всех нападках на добычу сельди и производство селедки голландцами, в том числе и с оружием, монополия этой страны, в итоге, была подорвана экономически — просто много других стран научились добывать и обрабатывать этой лакомый продукт, и доля Голландии в мировой добыче постепенно снизилась.
Но фундамент для экономического взлета страны эта маленькая рыбка создала…
Нет, не рыбка, конечно, а — человек, которого такое естественное природное любопытство заставило понять, как сделать малопригодное в пищу — изысканным лакомством.