В российский прокат вышло «Молчание» Мартина Скорсезе — фильм, замысел которого классик мирового кинематографа вынашивал почти тридцать лет. Картина разделила зрителей, осталась почти без рекламной кампании и получила лишь одну номинацию на «Оскар» (операторская работа). О «Молчании», одной из важнейших работ Скорсезе, рассказывает кинокритик Егор Москвитин.
В Японии XVII века, уставшей от мягкой силы европейских миссионеров, начинаются гонения на христиан. Самых стойких казнят, привязывая к крестам, окуная в горячие источники и опуская вниз головой в ямы. Всех остальных заставляют отрекаться от веры, топтать Священное Писание и изображение Христа. По слухам, знаменитый португальский миссионер отец Феррейра (Лиам Нисон) не выдержал пыток и принял буддизм. Святой престол готов отвергнуть отступника, но в его невиновность искренне верят два молодых ученика — падре Родригес (Эндрю Гарфилд) и падре Гарупе (Адам Драйвер). Они отправляются на поиски наставника в Японию и делают небольшую остановку в Гоа. Где-то там двумя веками ранее католические миссионеры заливали в обувь индусам свинец за то, что те продолжали ходить в свои храмы. Но ни режиссер, ни герои фильма об этом обстоятельстве не вспоминают — ведь за океаном, в Нагасаки, их ждет собственная Голгофа.
17 ноября 2017 года Мартину Скорсезе исполнится 75 лет, а двумя днями ранее его первый фильм «Кто стучится в мою дверь» отметит полвека. И дебютная лента, и тем более «Молчание» — исповеди католика, одержимого сомнениями и страстями. Ведь Скорсезе едва не стал в юности священником, но вовремя обратился к кинематографу и рок-н-роллу. И сразу два его юбилея — хороший повод разобраться, куда завела режиссера его вера.
Первый фильм беспокойного меломана Мартина Скорсезе был назван в честь песни группы The Genies, не пережившей кризис веры в себя и просуществовавшей всего три года. Последний фильм Мартина Скорсезе назван в честь книги японского католика Сюсаку Эндо, но точно такое же название носил и фильм Ингмара Бергмана — другого великого режиссера, исследовавшего тему христианства. В полуторачасовом дебюте Скорсезе не было мелодичности и ритма, а смотреть его, как и большинство дебютов, было непросто. «Молчание» Скорсезе — два с половиной часа тишины, в которой рождается совершенно особая музыка. Саундтрек складывается из трелей птиц, шепотов молящихся в пещере людей, звука прибоя и резких приговоров, вынесенных на японском языке. Это работа настолько сложная, что отборщики Киноакадемии США так и не решили, можно ли квалифицировать ее как «музыку». А субтитры, как и манера съемок, превращают художественную картину в псевдодокументальную. И на часы во время киносеанса смотреть совершенно не хочется: это гипнотическое кино.
Первый фильм Скорсезе был историей о столкновении строгих религиозных догматов с буйством и тщеславием молодой плоти. Герой Харви Кейтеля разрывался между храмом и улицей, между дикими вечеринками и рыцарской любовью. Когда его избранница признавалась, что была изнасилована, он предавал ее и бежал замаливать свое малодушие в церковь. В последнем фильме Скорсезе вера героев во сто крат сильнее, а искушения — лукавее. С гордыней продолжает бороться и сам режиссер, в отдельных сценах принося в жертву свой талант, — в финале он и вовсе ставит на кон свою репутацию безупречного художника. Два с половиной часа идеально ровной и последовательной драматургии в «Молчании» вдруг завершаются приемом настолько же пошлым и беспомощным, как концовка «Рая» Андрея Кончаловского. Но выглядит этот финал не результатом творческого бессилия, а сознательным шагом автора, для которого совершенство — такой же грех.
В первом фильме Скорсезе в герое-католике не было ни капли Бога, и даже финальная сцена в церкви нисколько не одухотворяла его. В последнем фильме Скорсезе что-то сверхъестественное присутствует в каждом кадре. Вся фильмография режиссера — поиск ответа на вопрос, как продолжать жить земной жизнью, сохраняя ультимативную веру. Где-то — например, в «Последнем искушении Христа» — он задавал его в лоб, где-то действовал исподволь. В «Злых улицах» католицизм инкорпорировался в мафиозный уклад жизни. В «Таксисте» герой через мучения и твердость воли обретал фанатичную святость. В «Бандах Нью-Йорка» священник (по иронии, в исполнении все того же Лиама Нисона) почти брал на себя функции сити-менеджера.
Кадр из фильма «Молчание»
В «Молчании» — где есть и свой Иуда (комических выходов которого могло бы быть меньше), и свой Понтий Пилат (один из лучших в истории кино; актер Иссэй Огата, кстати, работал с Сокуровым над «Солнцем»), и свой Гефсиманский сад — на самом деле приводится немало аргументов в пользу того, что Бога нет. Может показаться, что Скорсезе, определяющий себя как человека глубоко сомневающегося и потому искренне верующего, даже смиренно уступает трибуну противникам религии. В конце концов, фильм о столкновении двух цивилизаций — наглядное доказательство того, что универсальной истины не существует. Но на самом деле Скорсезе просто расчищает площадку для убедительного Богоявления. Чем больше сомнений у зрителя, тем сильнее и самоотверженнее вера героев. Персонажей Эндрю Гарфилда и Адама Драйвера здесь ведет какая-то высшая сила, потому что одним только человеческим стоицизмом их поступки не объяснить.
Если бы чуть раньше Драйвер не сыграл в «Патерсоне» Джима Джармуша, а Гарфилд — в «По соображениям совести» Мэла Гибсона, то можно было бы заподозрить, что божественная благодать снизошла и на них: супергерой-насекомое и нелепый злодей из «Звездных войн» вдруг стали выдающимися актерами-мучениками, оставшимися без больших номинаций лишь оттого, что Скорсезе затянул с премьерой фильма. У Гарфилда, впрочем, сохраняются ничтожные шансы (50 к 1 по котировкам букмекеров) получить «Оскар» за роль в «По соображениям совести». Почти одновременное возвращение Гибсона и Скорсезе в конце 2016 года — повод спекулировать о консервативном развороте в Голливуде. Но спекулировать недолго — уже через месяц либеральная Киноакадемия закроет и эту тему.
Кадр из фильма «Молчание»
В любом случае, Скорсезе открывает двух популярных молодых актеров заново, точно так же, как когда-то он сделал с Леонардо Ди Каприо. Работы Драйвера и Гарфилда здесь сложны настолько, что слабым звеном в фильме неожиданно оказывается ветеран Лиам Нисон. Оставшись в кадре вдвоем, молодые герои сливаются в одно целое — человека то сильного, то слабого, то решительного, то колеблющегося в вере. Поскольку в какой-то момент рассказчик (а основной закадровый голос здесь принадлежит персонажу Гарфилда) становится ненадежным, фильм оказывается не только духовным испытанием, но и интеллектуальной головоломкой. Если герой сошел с ума, то почему зритель должен верить происходящему на экране? И как толковать фильм, в котором каждый поступок можно одинаково уверенно объяснить противоположными мотивами, будь то тщеславие или смирение, страх или великодушие?
Финал «Молчания» неожиданном образом перекликается не с бессчетными фильмами о Голгофе, а с экранизацией книги, автор которой по отношению к религии был настроен очень скептически, хотя принадлежал к англиканской церкви. Как и «1984» Джорджа Оруэлла, «Молчание» исследует предательство как символический акт. От жертв пыток в истории Скорсезе только и требуют, что наступить на Библию или икону. От бунтаря в экранизации Оруэлла требовали сказать: «Не делайте это со мной, сделайте это с ней». Один из героев точно знал цену жесту и слову, а другой верил, что сможет мнимой уступкой обмануть своих палачей. Зрителей, которые не читали книг, лежащих в основе обоих фильмов, ждут одинаково сокрушительные развязки.
А еще здесь совершенно необязательно трактовать слово «Молчание» как отсутствие обратной связи от Бога. Название вполне может относиться и к стратегии героя, и к подвигу режиссера, готовившегося к этому высказыванию почти половину своей жизни. Независимо от религиозных убеждений зрителя «Молчание» Мартина Скорсезе стоит услышать.