Посмотрите на этого простого и милого парня:
Его зовут Эпсли Черри-Гаррард. Ему 24 года. Он сын британского армейского генерала и богатого землевладельца. Окончил Оксфорд, где получил образование историка. А теперь — на снимке — сидит и обмороженными пальцами набивает на печатной машинке текст для стенгазеты «South Polar Times». За дощатыми (примитивная сэндвич-панель с сухими водорослями в качестве утеплителя) стенами хижины воет антарктический ветер. На Земле 1911 год, полным ходом идет экспедиция капитана Роберта Скотта по достижению Южного полюса.
Вот Черри в начале экспедиции, уже обмороженный, но все еще цветущий и радостный:
А вот в конце, всего через пару лет, с сединой в волосах.
Еще десять лет спустя он напишет книгу «Самое ужасное путешествие» («The Worst Journey in the World«) о днях, которые когда-то в своих полярных дневниках называл «самым счастливым временем» в своей жизни.
Я вчера закончил читать эту книгу. И хочу рассказать вам немного о том путешествии, которое я прошел на экране электронной читалки с плохонькой pdf-копии текста с этим человеком.
Возможно, Черри-Гаррард (которого все друзья за жизнерадостность и краткости ради звали просто Черри) был хорошим историком, отважным исследователем и отличным другом. Но писатель из него вышел неважный. Вся книга составлена из обрывков его и чужих полярных дневников, случайных впечатлений, ненужных отступлений. И вся эта ее корявость, трудночитаемость и обрывочность пересыпана вспышками его искренности, радости и сожалений. Это не книга в привычном нам смысле слова, а настоящий документ эпохи, с которой я прежде ни разу не соприкасался. Черри-Гаррард в конце своей книге описывает, как всех их изменила эта экспедиция — до такой степени, что некоторых из них по возвращению отказывались признавать ближайшие родственники. У меня такое ощущение, что эти перемены теперь как-то коснулись и меня.
Итак. Близорукий книжный юноша мечтает о приключениях. Он узнает, что известный полярник, капитан Королевского флота Роберт Скотт собирает новую полярную экспедицию. Надо сказать, что Британская империя на излете своего существования представляла из себя очень амбициозную страну. Вся верхушка государства была убеждена, что ради британского величия страна по-прежнему обязана проводить политику глобальной экспансии и открывать новые земли. Открывать их было особенно негде. Неисследованными оставались только полярные регионы, куда страна когда-то и отправила Роберта Скотта — совсем еще молодого тогда капитана — поплавать у берегов Антарктики и что-нибудь там понаоткрывать. Скотт справился и понял, что нашел свое призвание. Спустя десять лет, он организовал новую экспедицию, пообещав во славу британской короны первым в мире найти и застолбить имперским флагом Южный полюс планеты.
Интересно и важно, что экспедиция была негосударственной, хотя половина ее участников были действующими офицерами британской армии и флота, командированные официально. Деньги на два экспедиционных года с обширной программой научных исследований собирались по подписке. И собирались откровенно плохо. Миру начала 20 века были не особенно интересны места, где невозможно заработать денег и не растут колониальные товары. Удалось собрать 52 тысячи фунтов, которых, по мнению Скотта, хватало в обрез. На эти деньги на бирже подержанных кораблей был куплен парусный трехмачтовый барк. Кораблю было 30 лет, что очень много для деревянного судна. На нем стояла вспомогательная паровая машина, морально устаревшая и работавшая на угле. Судно текло и не было предназначено для плавания в высоких широтах. Но на что-то лучшее рассчитывать не приходилось. Корабль нарекли романтично: «Терра-Нова». Кадровый состав экспедиции, вместе с командой корабля и вахтовыми работниками, насчитывал 52 человека. Скотт поклялся не брать в Антарктику любителей, но слова своего не сдержал. Осаждавший его письмами Черри-Гаррард, не имевший не только никакого полярного, но и просто походного, опыта был зачислен в состав экспедиции на условную должность типа «принеси-подай». Причем, Скотт сначала несколько раз отказывал ему, но потом Черри внес в бюджет предприятия 1000 фунтов (фактически, полностью оплатил свое пребывание в составе исследователей), и после этого стесненный в деньгах Скотт уже не смог ему отказать.
Черри-Гаррарда было принято упрекать чуть ли не в предательстве, особенно после выхода его книги. Британский Антарктический комитет отказался ее издавать. Прежде всего потому, что Черрии очень честно описал личность самого Скотта, на совести которого, как считают современные историки полярных исследований, и лежит все произошедшее с ним и его людьми.
Роберт Скотт был то, что потом принято стало называть «сэлф мэйд мэн». Чувствительный и болезненный мальчик из многодетной семьи он, буквально ежедневно превозмогая себя, стал блестящим офицером флота, сумевшим без всякого предварительного обучения или опыта, заложить целое направление опасных и трудных исследований в отечественной науке. Все общавшиеся с ним отмечали его впечатлительность, любовь к людям и животным, склонность к огорчениям по мелочам, нервную решительность и совершенно железные выносливость и терпение. Искренне увлеченный наукой, Скотт прямо говорил, что лично ему совершенно не интересен Южный полюс: «такой же квадратный акр антарктического плато, как и любой другой». По его мнению, самое интересное можно было найти на побережье Антарктиды, и именно там нужно было сосредоточить все силы исследователей. Но он также понимал, что на науку у ледяных берегов никто в Британии ему денег не даст, а вот на пафосное водружение флана на Полюсе — раскошелятся. Поэтому к полюсному походу он относился как к вынужденному, и запланировал его на второй год экспедиции после завершения всех основных исследований.
Скотт съездил в Норвегию — посоветоваться с титаном полярных путешествий Фритьофом Нансеном. Вот он какой был, Нансен:
Хотя Нансен к том моменту уже сотрудничал в подготовке конкурирующей со скоттовской экспедицией Руаля Амундсена, он честно и доброжелательно рассказал Скотту все, что тому следовало знать о длительном путешествии по льду. По мнению Нансена, единственно возможным транспортным средством для достижения Южного полюса были собачьи упряжки. Ни техника, ни люди, ни другие животные не были способны гарантировать выживание. Скотт привез в Норвегию для испытаний моторные сани на гусеничной тяге — прообраз современных снегоходов. Нансен оценил их возможности крайне скептически и продолжал настаивать на том, что ключи к успеху антарктического похода — собаки и полноценное разнообразное питание.
Моторные сани экспедиции Скотта:
Скотт побаивался собак, считал их животными капризными и склочными, на которых нельзя положиться в трудной ситуации. К тому же, идея Нансена о том, что собак надо взять побольше и каждые несколько дней забивать и съедать одну из них ради свежего мяса — английскому джентльмену решительно претила.
Вообще, Нансен, как и его последователь и соотечественник Амундсен, были фанатами образа жизни народов Крайнего Севера. Они считали, что полярным исследователям нужно как можно точнее воспроизводить быт северных людей, даже если конкретные детали быта непонятны — мол, отточенный веками опыт выживания не может обмануть. Скотт верил в прогресс и науку. Одеваться как дикарь, есть как дикарь и передвигаться как дикарь — он не хотел.
В результате, летом 1910 года Скотт с товарищами выгрузился на берег антарктического пролива Мак-Мёрдо с тремя снегоходами новейшей конструкции, тридцатью собаками — для перевозки грузов по второстепенным маршрутам, и 18 лошадьми (их было 19, одна сдохла еще на корабле). Именно лошадям и снегоходам он отводил главную роль в предстоящем через год рывке к Полюсу.
Интересно, что лошадей он заказал в Маньчжурии в месте с русским конюхом Антоном, который хотел заработать денег для свадьбы и не особенно вник в вопрос: что за договор он подписывает. Будучи внезапно доставленным в Антарктиду, Антон охренел и продолжал это делать до тех пор, пока не убрался оттуда на первом же корабле. Правда, это случилось только через год с лишним.
Возможно, Скотт считал, что «сибирские» лошади, которых он называл «пони», окажутся хорошо приспособленными к морозам. Конечно, гораздо лучше подошли бы якутские лошадки, но они жили в глубине континента и доставить их вовремя в порт было бы затруднительно. Кроме того, он опирался на экспедицию британца Шеклтона, который пытался дойти на лошадях до Южного полюса ранее, но потерпел неудачу. Скотт считал, что, исправив ошибки Шеклтона, сможет добиться гораздо большего с пони.
Вот Черри-Гаррард с одним из пони экспедиции:
Хотя сам Скотт не признавал это в прямом смысле до самых последних минут своей жизни, как не признавал и никто из участников экспедиции, именно его ошибки в планировании, его нежелание со вниманием отнестись к советам Нансена, привели к последовавшей трагедии.
Во-первых, Скотт ошибся с одеждой. Высадившийся почти одновременно со Скоттом в соседней бухте Руаль Амундсен одел своих людей в эксимосские штаны куртки — из двойных тюленьих шкур, свободные и с капюшонами. В идеале, под них вовсе не следовало надевать белья, чтобы не затруднять циркуляцию воздуха у кожи под одеждой. В таких куртках было прохладно работать и тепло отдыхать. Вот, кстати, Амундсен в такой куртке:
Костюмы экспедиции Скотта состояли из нескольких слоев теплого шерстяного белья и верхней робы из непроницаемого для ветра брезента. В них, теоретически, можно было перенести любой мороз. Но реальность сразу показала, что они убийственны. При активном движении человек в такой одежде начинает потеть, от чего намокает шерстяное белье. На внутренней стороне брезентовой ветрозащитной робы образуется водяной конденсат, который схватывается льдом сразу, стоит только на минуту остановиться. Именно постоянная сырость одежды стала постоянным бичом экспедиции Скотта и причиной постоянных переохлаждений и обморожений. Куртки иногда замерзали так, что люди, согнувшись для работы, потом не могли распрямиться без посторонней помощи.
Аналогично были устроены и спальные мешки экспедиции «Терра-Нова», приводившие к аналогичным же проблемам.
Другой напастью стало питание. Большую часть груза, привезенного в Антарктику на «Терра-Нове» составляли прессованное сено, овес и жмых для лошадей. Чтобы запасти достаточно еды для людей, был максимально сокращен ассортимент продуктов. По сути, люди в экспедиции Скотта могли есть только галеты, пеммикан (мясной порошок) и сливочное масло. Из напитков — какао. Было припасено довольно много лимонного сока, который Нансен рекомендовал как средство от цинги. Но Скотт считал, что Нансен ошибается и поэтому лимонный сок не брался им ни в один из походов. То, что люди, шедшие с ним, внезапно слепли, начинали мерзнуть даже в относительно теплые дни, теряли сознание — он приписывал высотной болезни, усталости, солнечной радиации и плохой погоде.
Интересно, что в то же время в Антарктику прибыла японская полярная экспедиция под руководством Сирасэ Нобу. Тоже финансируемая на добровольных началах и призванная продемонстрировать всему миру стойкость самурайского духа. В Антарктике они даже встретились с Амундсеном, который описывал потом в дневнике японцев в крайне ироничном тоне.
Сирасэ Нобу:
О качестве организации японской экспедиции красноречиво свидетельствует только один факт. Среди участников были несколько каюров — погонщиков собак. Все они по-национальности были айны. Японцы, участвовавшие в экспедиции, отказывались впускать айнов в палатки и заставляли их спать вместе с собаками под открытым небом. Это в Антарктике-то. Хорошо, что у Сирасэ Нобу хватило ума понять причину ироничности норвежцев: едва отправившись с побережья к полюсу, он осознал, что путь ведет к бесславной смерти и дал отбой всему мероприятию.
А вот у Скотта ума не хватило…
До следующего лета, когда планировался полюсный поход, дожили всего несколько лошадей, и те были в очень плохом состоянии. Они смогли пройти только часть пути, после чего их пришлось забить. При этом, с лошадьми постоянно были проблемы. Они, в отличие от собак, не могли спать, зарывшись в снег, и на каждом привале приходилось строить стены из снега выше лошадиного роста, чтобы защитить их от ветра. У лошадей (как и у людей, впрочем) были проблемы с пищеварением. Они отказывались есть, худели и слабли. Это происходило потому, что в высокогорных условиях центральной Антарктики неподготовленные организмы людей и животных не могли усваивать пищу из-за нехватки кислорода. Людей и животных мучал постоянный понос, они слабли от обезвоживания.
Снегоходы показали себя еще хуже лошадей. Один утонул при разгрузке. Два вышли из строя почти сразу из-за перегрева двигателей. Это были, по сути, прототипы, причем разные. К ним не было запчастей, а их детали не были взаимозаменяемы. И никто не подумал, что в условиях приполярья машине может требоваться эффективная система охлаждения.
Убедившись, что из тягловой силы остались только люди, Скотт не повернул назад. Он взял с собой четверых самых рослых и сильных мужиков и с ними отправился на юг. При том, что палатка их была расчитана на четверых и было всего четыре пары лыж. Рацион этих людей, составленный Скоттом, почти не содержал витаминов и составлял всего около 4500 Ккал в день. Между тем, человеку, занятому тяжелым физическим трудов в условиях высокогорья и низких температур требуется не менее 8500 Ккал в день. Это еще при условии, что у него не будет поноса и пища будет хорошо усваиваться. Через два месяца пешего путешествия через ледяной ад, Роберт Скотт с товарищами достиг Южного полюса — только для того, чтобы найти там пустую палатку норвежцев с шутливой запиской и просьбой передать оставленное ими письмо королю Норвегии.
Вот он, Руаль Амундсен, определяет тут ли полюс. Полюс был тут…
Надо сказать, что Амундсена многие его знакомые считали тайным евреем. Его невероятной расчетливости, дотошности в мелочах, деловой хватке — мог позавидовать любой коммерсант. Дело осложнялось крайне высокомерным характером, нетерпимостью к любой критике и патологической обидчивостью. При этом, его поход к полюсу был идеален.
Когда британцы зимовали в тесном домишке буквально друг на друге, норвежцы откровенно наслаждались налаженным Амундсеном бытом: стряпали в свое удовольствие из самых разнообразных продуктов — от сухого молока до кислой капусты, ходили в сауну, играли в спортивные игры.
Британцы вышли к полюсу истощенными и больными. Норвежцы были здоровы и бодры.
Исписав сотни страниц цифрами, проведя много недель над картами, Амундсен составил маршрут, прохождение которого должно было занять 99 дней. (Большая часть пути пролегала по совершенно неизвестной местности, предполагалось найти проход в Трансантарктических горах) Для ровного счету и на всякий случай, он добавил в план еще один день. И вернулся в базовый лагерь после открытия Полюса на 99-е сутки похода. При этом, он не только не потерял ни одного человека, у него в команде не было даже серьезных обморожений и никто не заболел цингой. Правда, разговаривать с начальником экспедиции без раздражения и ругани к этому моменту мог только один человек — настолько Амундсен достал всех своими придирками.
Полюсная партия Скотта погибла в полном составе на обратном пути, не дойдя до склада с едой и горючим всего 11 миль. Первым умер самый рослый и сильный из пятерых участников похода — «Солдат» Эванс. Он начал мерзнуть еще на пути к полюсу. Это было тревожным знаком хронического недоедания и начинающейся цинги. Скотт, сам по себе обладающий весьма субтильным сложением, ошибся, взяв в полюсную партию одних здоровяков. Его рационы по калорийности были равным амундсеновским, но люди Амундсена ехали в теплой сухой одежде на собачьих упряжках, а товарищи Скотта целыми днями в мокром белье тянули тяжелые сани. Будь они просто не такими большими — они бы прожили дольше. Но крупным телам требовалось больше энергии для того, чтобы работать и согреваться.
«Особенное опасение вызывает состояние Эванса. Он как-то тупеет», — писал Скотт в своем дневнике.
Почти двухметровый могучий «Солдат» сильно обморозил ногу (причем, ночью, в спальном мешке), она распухла и ему пришлось разрезать обувь, чтобы обуться. Обувь при ходьбе слетала, и он отстал от партии. Когда через два часа Скотт вернулся за Эвансом, тот был уже в коме и умер, не приходя в сознание.
Скотт уже тогда понимал, к чему все идет. Он велел взять из аптечки все запасы таблетированного опиума и ампулы с морфином и разделить их поровну так, чтобы каждому досталась смертельная доза. Каждый мог решать, когда ему прекратить этот поход. Такой возможностью не воспользовался никто…
По пути к берегу, они нашли несколько складов, но там почти не было горючего — жестяные баки с керосином протекали (предполагается, что из-за оловянной чумы). К голоду (которого сам Скотт не чувствовал почти до самого конца) присоединилась постоянная угроза холодной смерти. Когда-то Нансен советовал Скотту сшить двух- или трехместные спальные мешки. Они весят меньше, чем аналогичное количество одноместных, а люди в них могут согреть друг друга даже без внешних источников тепла. Скотту показалось подобное неприемлемым, а теперь утром каждый из участников похода обнаруживал на себе новые обморожения, полученные во сне.
Следующим стал Тайтус Отс — моряк и бывший конюх команды. Его обмороженная нога загноилась, началась гангрена. Не желая ждать мучительной смерти и быть обузой для оставшихся он на вечернем привале вышел из палатки в пургу:
Это картина британского художника, изображающая последнюю прогулку Отса.
Из дневника Скотта: «Отс проспал предыдущую ночь, надеясь не проснуться, однако утром проснулся. Это было вчера. Была пурга. Он сказал: «Пойду пройдусь. Может быть, не скоро вернусь.» Он вышел в метель, и мы его больше не видели».
Их нашла через год спасательная экспедиция, в которой был и Черри-Гаррард. Скотт и двое его товарищей лежали в палатке, над которой стоял на бамбуковом древке сигнальный флажок. Скотт, самый маленький и физически слабый из них, умер последним. У него хватило времени и сил уложить мертвых товарищей в спальные мешки и написать несколько прощальных писем друзьям и близким.
По злой иронии судьбы, до Склада Одной Тонны (названному так по количеству уложенных в него припасов) они не дошли потому, что он был заложен почти на 30 миль севернее, чем планировалось, потому что лошади не справились с походом. Любопытно так же, что для спасательной экспедиции были присланы не собаки, а мулы, причем, из Индии. Которые, конечно же, очень быстро погибли, не принеся почти никакой пользы, кроме собственного мяса, разнообразившего рацион оставшихся полярников.
На фоне успеха Амундсена, провал британцев был особенно оглушителен. Ведь запланированное достижение Южного полюса заранее было разрекламировано на весь мир, как очередное доказательство величия Британской империи и героического английского духа. Как назло, в экспедиции Амундсена не было совершенно ничего героического. В то время, когда британцы ежедневно рисковали собой, страдали и умирали, люди Амундсена, дежурно переругиваясь с начальником, спокойно и обыденно переходили от одного пункта его плана к следующему, вкусно питаясь и ночуя в тепле.
Сам Черри-Гаррард поставил себе целью всесторонне исследовать провал и достижения (а они были!) экспедиции Скотта, начал этим заниматься, но закончить не успел. Грянула Первая мировая война, и он был призван в армию. Ему (как — с его-то близорукостью???) довелось попасть в только что сформированные танковые войска и стать одним из первых людей, кому довелось гореть в танке. Он вернулся в Англию задолго до конца войны глубоким инвалидом. Только через несколько лет лечения он оказался физически в состоянии написать давно задуманную книгу. «Самое ужасное путешествие» так и осталось единственным в его жизни. Наверное, несмотря ни на что, это и правда были его самые счастливые дни.
Источник