В Сахаровском центре открывается выставка, посвященная первой чеченской
На стендах — свидетельства, документы, фотографии из первой половины 90‑х. Казалось бы, зачем? «Дела давно минувших дней» никому не интересны — все либо сто раз известно, либо неактуально. Особенно — на фоне длящихся и предстоящих катастроф…
Для тех, кто забыл«Двухсотые» — в телефонных переговорах военных кодовое обозначение погибших.«Трехсотые» — кодовое обозначение раненых. |
В том-то и дело: речь не только и не столько о том, ЧТО И КАК БЫЛО (хотя и этот разговор необходим), а о том, КТО И КАК ПЫТАЛСЯ ПОВЕРНУТЬ ХОД СОБЫТИЙ. Ведь обычно люди, не вдаваясь в детали, объясняют катастрофы то чьим-то «злым умыслом», то «естественным развитием событий». А посмотришь внимательнее — «естественного» тут не больше, чем «умысла».
Должно ли полагать «нормой» то, что целыми народами порою овладевает безумие или апатия, безразличие? Когда активное меньшинство творит зло от общего имени? Когда ложь и насилие занимает место морали и права? Можно ли считать «умыслом» тщательно вычерченные на картах планы военных, которые рассыпаются при первом соприкосновении с реальностью? Или — готовность решать любые задачи насилием?
Стоит ли называть «естественным» путь простых решений и ультиматумов и отказ от переговоров? Из-за нежелания политиков показаться «слабыми». Или — из-за простой неготовности, неумения, непонимания.
А ведь именно так Россия загнала себя в тупик войны.
Все происходит именно так, когда нет другого сознательного и активного меньшинства. Тех, кто идет, смотрит и свидетельствует (как Анна Политковская во вторую чеченскую). Кто пытается противопоставить силу права — праву силы (как адвокат Стас Маркелов, добившийся осуждения военных преступников). Кто обращается к массам, но не к «темной», а к «светлой» стороне (как Борис Немцов, собравший в 1996‑м миллион подписей за прекращение войны).
Или кто, кроме всего перечисленного, пытается вразумить лидеров воюющих сторон и склонить их к переговорам. Как «группа Сергея Ковалева» в первые полгода первой чеченской. Собственно, об этом, об этих месяцах — с конца 94‑го и вплоть до захвата больницы в Буденновске, до июня 95‑го, — и о предыстории войны рассказывает выставка.
Воронка
Была ли война неизбежна?
Да, до 1994‑го Москва и Грозный дважды оказывались на грани вооруженного столкновения (в ноябре 1991‑го и в ноябре 1992‑го). Но оба раза худшего удавалось избежать.
Да, лидеры обеих сторон — что Ельцин, что Дудаев — были неидеальны. Но, кажется, в отношениях республики с центром можно было без войны выйти на сценарий, близкий к «казанскому»: широкая внутренняя автономия в составе России.
Почему не получилось? Или: почему «элиты» с обеих сторон не сделали этого?
Одни — бизнес, силовики, спецслужбы — в этом просто были не заинтересованы: неопределенность сулила большие возможности. «Офшорный» по сути статус республики позволял проворачивать аферы с фальшивыми авизо (при этом, похоже, большая часть обналиченных денег оставалась в Москве), беспошлинно гнать самолетами товар из Турции или качать нефть на экспорт в Новороссийск через Чечню и из Чечни, якобы именно тут оплачивая таможенные пошлины. Но не только это: чеченские отряды в 1992—1993‑х годах воевали в Закавказье на «правильной» стороне (Шамиль Басаев командовал в Абхазии силами Конфедерации народов Кавказа, брал Сухуми, а прямого участия российских силовиков видно не было: пропустили, обучали, снабжали), теперь бы это назвали «гибридной войной». Плюс к тому через аэродром «Грозный-Северный» уходили в третьи страны «обезличенные» борта с военным имуществом. Выгодно!
Другие — из противостоящих ветвей, что в Москве, что в Грозном (и тут, и там все закончилось в 1993‑м стрельбой и разгоном парламента) — создавали политический хаос, мешая друг другу решать проблемы войны и мира: ведь сорвать договоренности куда легче, чем их подписать.
Наконец, третьи — прежде всего спецслужбы и напялившее камуфляж Министерство по делам национальностей — при каждой возможности использовали силовые решения, простые и эффектные, но неэффективные, что каждый раз необратимо ухудшали ситуацию.
Этим был наполнен последний год перед первой чеченской, когда реализовывался предложенный Сергеем Шахраем план «переговоров на фоне силового давления». Через полгода от «переговоров» не осталось и следа, а гражданских экспертов отстранили от принятия решений. Тем временем давление нарастало: сначала помощь антидудаевской «оппозиции» деньгами, затем легким стрелковым оружием, затем, к осени, — тяжелым вооружением, наконец, 26 ноября 1994‑го колонна танков с экипажами…
Так мы скатывались в затягивающую воронку необратимости.
О мифах
Прежде всего выставка ставит под сомнение утвердившиеся в обществе мифы об «украденной победе» — питательную среду для любого реваншизма.
И мифы про штурм Грозного. Нет, не грачевское «десантным полком за два часа», а ставшие едва ли не общепринятыми более осторожные «объективные» определения: мол, штурм Грозного позволил, пусть и с большим трудом, разгромить основные чеченские силы и деморализовать остальных, водрузив российский флаг над Президентским дворцом… А затем-де почему-то начали переговоры, и политики украли у нас победу!
На самом деле именно российские войска в Грозном в ходе новогоднего штурма потерпели тяжелое поражение — и военное, и моральное.
А еще — миф о «блестящей» спецоперации в Самашках: из двух с лишним сотен боевиков половина уничтожена, половина взята в плен, минимальный сопутствующий ущерб и жертвы… И опять победа была украдена — зачем-то вновь из Москвы объявили перемирие… Хотя на самом деле в Самашках была карательная операция — более ста убитых мирных жителей.
И миф о том, что в Буденновске «победоносный» штурм захваченной террористами больницы был сорван опять-таки политиками — «Шамиль Басаев, говорите громче!» — и победа вновь была украдена.
Только штурм провалился — не мог не провалиться. А заложники были освобождены в результате переговоров, инициированных «группой Ковалева».
Впрочем, на выставке мало готовых ответов и рассуждений. Никакого вымысла — только факты и документы, подчас уникальные.
Листовка — такие разбрасывали в Чечне с вертолетов сразу после «зачистки» села Самашки. Жителей там, по сути, превращали в заложников: «сделайте так, чтобы боевики ушли, иначе знаете, как будет». Такой убедительный аргумент в ходе кампании «подписания мирных соглашений с селами». Правда, из Бамута, Старого Ачхоя и Орехова тогда ушли жители, а боевики остались. Штурмовали эти села год.
А вот — оригинал соглашения, подписанного в Буденновске, в больнице, 18 июня 1995 года: боевики соглашаются отпустить полторы тысячи заложников, а в Чечне наступает режим прекращения огня и начинается полноценный диалог под эгидой ОБСЕ. Подписи членов «группы Ковалева», которым понадобилось два часа, чтобы этого достичь. Два часа — а до того полгода бесплодных (порою казалось — бессмысленных) попыток посадить стороны за стол переговоров.
…Прошло два десятилетия — мы всё воюем. Собственно, это результат никем и ничем не сдерживаемого «естественного развития», основанного на корысти, политиканстве и праве силы.
Но выставка, открывающаяся 16 февраля в Сахаровском центре, — она о поисках выхода. Иногда его можно найти. По крайней мере всегда нужно пытаться.
«Обязательства сторон» — соглашение, подписанное в Буденновской больнице 18.06.1995 года об освобождении заложников, удерживаемых отрядом Шамиля Басаева, прекращении огня в Чечне и начале мирных переговоров
16 февраля: открытие выставки о первой чеченской войне
Во вторник, 16 февраля 2016 года, в Сахаровском центре (Земляной Вал, 57, основное здание, второй этаж), в 17.00 состоится открытие подготовленной обществом «Мемориал» выставки «Воронка времени «Ч»: 1994—1995. Поиски выхода из тупика войны».
Экспозиция подготовлена на материалах архива «Мемориала» и охватывает предысторию, а также первые месяцы Первой чеченской войны. Представлены как тематические «срезы»: «Война и общество», «Миссия Ковалёва в Чечне» — так и событийные: «Самашки», «Буденновск» и другие.
На выставке представлены редкие и уникальные документы.
Источник