Если начинают искать тунеядцев — значит, народное хозяйство в беде
Николай Константинович Байбаков, один из героев советской экономики, многие годы возглавлявший Госплан, с удовольствием вспоминал, как Сталин поручил ему, тогда еще наркому нефтяной промышленности, строить комбинаты по производству синтетического моторного топлива. И вождь распорядился направить на эти стройки заключенных.
«Это была безотказная и мобильная сила, — восхищенно писал Байбаков. — Люди жили в наскоро сделанных бараках и утепленных палатках, в землянках, работали в любую погоду, в снег и дождь, мороз и жару, по двенадцать часов в сутки».
Николай Константинович Байбаков, один из героев советской экономики, многие годы возглавлявший Госплан, с удовольствием вспоминал, как Сталин поручил ему, тогда еще наркому нефтяной промышленности, строить комбинаты по производству синтетического моторного топлива. И вождь распорядился направить на эти стройки заключенных.
«Это была безотказная и мобильная сила, — восхищенно писал Байбаков. — Люди жили в наскоро сделанных бараках и утепленных палатках, в землянках, работали в любую погоду, в снег и дождь, мороз и жару, по двенадцать часов в сутки».
Вот осуществленная мечта руководителей нашей экономики.
Люди трудятся там, где велено, а не там, где бы им хотелось. Делают то, что приказано, а не то, что они считают нужным. Осваивают те специальности, которые нужны начальству, а не те, к которым есть способность и лежит душа. С предложениями не пристают. Вопросов не задают. Плохой организацией и дурными условиями труда не возмущаются. Исполнив одно задание, переходят к другому.
А те, кто не желает так работать, — тунеядцы.
Трудовая повинность
Еще не взяв власть, большевики объяснили, что сделает новое правительство:
«Оно обязано немедленно взять в свои руки не только нормирование цен и распределение продуктов по всей стране. Объявить всеобщую трудовую повинность. Никто не должен теперь шляться без дела; всех на землю, фабрики, заводы, конторы».
Самые примитивные представления об устройстве жизни, в том числе экономические, стали практической политикой и привели к полному развалу народного хозяйства. В Первую мировую в России — единственной из всех воюющих держав — продовольственные карточки не вводились. Страна себя кормила. После прихода большевиков… начался голод.
21 ноября 1918 года советское правительство приняло декрет, который должен был привести Россию к коммунизму: «Об организации снабжения населения всеми продуктами и предметами личного потребления и домашнего хозяйства». Частную торговлю запретили. Все торговые предприятия национализировали. Снабжение населения продуктами и предметами первой необходимости поручили народному комиссариату продовольствия.
Магазины закрылись, как и рестораны. Торговля прекратилась. Распределение продуктов проводилось по классовому признаку. Вводился так называемый «трудовой паек», что означало: нетрудящихся не кормить! «Тунеядцев», то есть тех, кто не пристроился к новой власти, не только лишали еды, но и выгоняли из квартир.
Первый председатель Высшего совета народного хозяйства Валериан Валерианович Осинский (Оболенский) так определил цели коммунизма: «Рынок уничтожается, продукты перестают быть товарами, деньги умирают. Товарообмен заменяется сознательным и планомерным распределением и передвижением продуктов».
Рубли превратились в ничего не стоящие бумажки. Обесценение денег заодно решало и политическую задачу: лишало накоплений имущие слои общества. Появилось такое понятие — «бывшие люди». Они должны были исчезнуть в прямом смысле.
Кто не работает, тот не ест
«Декреты о национализации, социализации, полное прекращение торговли, — вспоминал бывший царский генерал, — поставили обывателя в такое положение, что, даже если у него и были деньги, он должен был или голодать, или идти на советскую службу, где получал пищевой паек. Был установлен принцип, что имеет право на существование только тот, который приносит свой труд на пользу Рабоче-крестьянской республике».
В январе 1921 года отменили плату за одежду, медикаменты. Стричь в парикмахерских и шить одежду в ателье велели бесплатно. А что получилось? Трамваи бесплатны, но они не ходят. Лекарства бесплатны, но они исчезли из аптек. Бани бесплатны, но нет воды. Одежда по ордерам, но они не всем полагались.
«Нет масла, нет молока, нет картофеля, нет мыла, нет возможности вымыться, всюду очереди и безнадежные хвосты, — писал будущий нарком внешней торговли Леонид Красин родственникам, благоразумно оставшимся за границей. — Питер совершенно пуст, магазины все закрыты. Люди по улицам ходят изрядно обшарпанные, как дома, с которых обваливается штукатурка, и часто, встречая знакомое лицо, останавливаешься, поражаясь переменам. Как вообще люди живут — загадка… Положение русских больших городов теперь почти как осажденной крепости».
Отменили квартплату. Раз квартиры — ничьи и ничего не стоят, то и беречь их не надо. Водопровод и канализация бесплатны, но не работают. Пустующие комнаты превращали в туалеты. Дров на хватало, жгли двери, мебель. Единственный результат — у рабочих напрочь исчезло желание трудиться. Тогда их стали принуждать работать.
Член политбюро Николай Иванович Бухарин, самый либеральный из вождей, объяснил: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».
Уклонявшихся от трудовой повинности именовали тунеядцами. Председателем Главного комитета по всеобщей трудовой повинности стал создатель госбезопасности Феликс Эдмундович Дзержинский.
«Сворочу и нос, и рыло»
Попытка построить коммунизм привел к полному развалу экономики и массовому возмущению. Опасаясь лишиться власти, большевики согласились на некоторые послабления. Новая экономическая политика разрешила частную инициативу и позволила восстановить промышленность. Частное владение землей запрещалось, но можно было брать ее в аренду. И разрешили нанимать работников себе в помощь.
Партийный аппарат не в состоянии был примириться с тем, что благодаря нэпу успешные люди становились независимыми от власти. Историки обращают внимание на то, как много в деревне появилось середняков, сегодня бы их назвали средним классом — опорой общества. В 1924 году более 60% хозяйств считались середняцкими.
Ленин писал своему заместителю в правительстве Льву Борисовичу Каменеву: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».
Испугались того, что нэп стал искушением не только для обычных граждан, но и для членов партии. Он рождал крамольные мысли: зачем нужно строить социализм, если все необходимое для жизни дает свободная рыночная экономика, основанная на частной собственности? Предприимчивость приравнивалась к преступлению. Потому из всех сил в стране подогревали ненависть к нэпу и нэпманам. Вот характерная частушка тех лет:
Я любому богачу
Нос и рыло сворочу.
Сворочу и нос, и рыло,
И скажу, что так и было.
«Выгнать их из Москвы»
22 сентября 1922 года Дзержинский подписал циркулярное письмо всем руководителям органов госбезопасности:
«Новая экономическая политика, открывшая широкий простор частной инициативе в торговле и промышленности, создала новый класс, класс капиталистов-богачей, в обиходе называемых нэпманами. Необходимо ведение секретных списков всех представителей этого нового класса».
Дзержинский, как и другие советские руководители, не понимал законов экономики и не хотел их знать. Потребовал от своего заместителя Иосифа Уншлихта, польского революционера с большим опытом подпольной работы:
«Необходимо ГПУ проникнуть в святыню капитализма — биржу. Необходимо раскусить эту штуку, знать ее дельцов и знать, почему так растет цена на золото, то есть падает наш рубль. Необходимо обзавестись своими маклерами, купцами, спекулянтами и так далее».
Вину за все сложности в стране перекладывали на частника, на нэпмана. 22 октября 1923 года Дзержинский обратился к Сталину:
«Москва — местонахождение главнейших трестов, Центросоюза и банков — привлекает к себе злостных спекулянтов. Съезжаются сюда со всех концов СССР. Они овладевают рынками, черной биржей. Если спросите, чем они живут, они Вам этого не смогут рассказать, но живут они с полным шиком. Для них при квартирном голоде в Москве всегда вдоволь шикарнейших квартир. Это тунеядцы, растлители. Пиявки, злостные спекулянты, они-то развращают, втягивая постепенно и незаметно наших хозяйственников».
Дзержинский знал, что следует сделать:
«По-моему, из Москвы надо было бы выгнать не менее 100 тысяч паразитов, и сделать им очень рискованным въезд в Москву. Издержки репрессии и высылок надо было бы возложить на эти же элементы».
Настоящие бездельники засели в конторах. Но к ним-то претензий не было, они — часть системы. Советские вожди понимали, что сохраняют власть, пока управляют всеми сторонами жизни общества. Избегавшие контроля именовались тунеядцами.
А кто такой тунеядец? «Тот, кто живет чужим трудом», «эксплуататор чужого труда». Нэпман, предприниматель, создающий рабочие места, материальные ценности и платящий налоги, на которые существует государственный аппарат.
«Дармоедов на завод!»
Примерно с 1927 года начался поворот к военизированной экономике, что означало ужесточение условий жизни рабочего класса. В закрытых партийных документах пролетариат рассматривался не как победивший класс и хозяин страны, а как бесправная рабсила, которую надо заставить трудиться.
20 декабря 1938 года появилось постановление правительства «Об обязательном введении трудовых книжек на всех предприятиях и организациях СССР». Это была форма контроля за работающими. В случае увольнения рабочих лишали продовольственных и промтоварных карточек, жилья.
Сталин велел издать закон, запрещающий рабочим и служащим по собственному желанию менять место работы:
— Мы должны научиться регулировать рабочую силу в народном хозяйстве. А тех, кто будет нарушать этот закон, надо сажать в тюрьму.
Иных способов привлекать рабочих на важные производства, кроме как угрозой лагеря, Сталин не знал. Разумеется, закон тут же приняли. Запрещалось по собственному желанию уходить с работы или переходить на другое предприятие — только с разрешения начальника. Самовольный уход карался тюремным заключением на срок от двух до четырех месяцев.
Судам предписывалось рассматривать такие дела в пятидневный срок, приговоры приводить в исполнение немедленно. Если директор не отдавал прогульщика под суд, он сам подлежал уголовной ответственности. Если он принимал к себе на предприятие самовольно ушедшего с другой работы, тоже шел под суд.
Людям запрещали распоряжаться своей судьбой, выбирать место работы, искать занятие по душе… Запреты не действовали! Люди шли на всё, лишь бы сбежать с тоскливой работы. На пленуме ЦК, где обсуждался вопрос о трудовой дисциплине, Сталин негодовал:
— Сейчас рабочий идет на мелкое воровство, чтобы уйти с работы. Этого нигде в мире нет. Это возможно только у нас, потому что у нас нет безработицы. Плохо, что нет притока рабочей силы на предприятия из деревни. Раньше деревенские работники мечтали пойти на работу в город и считали счастьем, что их принимают на завод. Надо добиться, чтобы дармоеды, сидящие в колхозах, ушли бы оттуда. Людей, живущих в достатке в деревне и мало работающих, много. Их надо оттуда выгнать. Они пойдут работать в промышленность.
Промышленность получила необходимые рабочие руки. Но новички приходили не только необученные и необразованные. Они не хотели хорошо работать. Скорее ненавидели свое дело. А, как известно из истории, рабы и крепостные работают без желания. Поэтому в оборонной промышленности сохранялся высокий процент брака.
Косыгин разочарован
Почему так давили кооператоров, почему сама профессия кооператора стала неуважаемой, ассоциировалась с мошенничеством и нелегальным бизнесом?
Кооператоры слишком свободны, слишком самостоятельны, слишком независимы. Кооперативы создают конкуренцию. Дают возможность выбора.
Будущий глава советского правительства Алексей Николаевич Косыгин начинал свою трудовую деятельность в Сибири. Должность его называлась так — «инструктор-организатор по первичным потребительским кооперативам». Косыгин проработал в Сибири шесть лет, пока потребительскую кооперацию не стали душить. Он предпочел сменить профессию. Прошли десятилетия, и в последние годы жизни Косыгин стал вспоминать свое кооперативное прошлое. С воодушевлением рассказывал об успехах потребительской кооперации в годы нэпа:
— Вы представляете, как были обустроены сибирские тракты? На постоялых дворах чисто и уютно. В придорожных трактирах хорошо, сытно кормили. Человек должен иметь возможность каждый день попить пивка, чайку в недорогом кафе… Мы после нэпа лишились мастеров — портных, сапожников. Где сегодня хороший костюм сшить? Мне-то сошьют в кремлевской мастерской. А другим? Раньше в Москве на каждом шагу сидел сапожник в будке. Мелкий ремонт, почистить обувь за копейки — пожалуйста. Пирожки горячие на каждом углу предлагали…
Похоже, к концу жизни глава советского правительства пришел к неутешительному выводу, что всё им сделанное пошло прахом, — раньше было лучше.
Когда в годы перестройки вновь появятся кооперативы, отношение к ним власти, силовиков и идеологического аппарата останется прежним: презрительно-подозрительным.
Обязаловка и равнодушие
Михаила Сергеевича Горбачева после окончания Московского университета распределили в прокуратуру. Вот уж точно не его стезя. Горбачев в родном Ставрополе сумел избежать обязаловки, нашел занятие поинтереснее. У других это не получилось.
Обязательное распределение выпускников высших учебных заведений туда, куда пошлет госкомиссия, — тоже своего рода трудовая повинность. Отработка оброка после получения диплома казалась самым рациональным использованием молодых специалистов. А в реальности мешала концентрации хороших мозгов и умелых рук там, где они могут больше всего создать и сотворить. По приказу служат военные. Успех в гражданских отраслях экономики обеспечивается умением создавать интересные рабочие места, где талантливой молодежи хотелось бы трудиться.
Что происходило? Отрабатывали по распределению свои 3 года и сбегали. Туда, где интересно, заманчиво, перспективно. Или теряли всякий интерес к делу. Переставали верить в способность изменить свою жизнь. Разочарование рождает цинизм, пассивность и равнодушие: от нас ничего не зависит, нашего мнения не спрашивают. С такими настроениями страну вперед не двинешь.
Суд над поэтом
Процесс в Ленинграде над будущим лауреатом Нобелевской премии по литературе Иосифом Александровичем Бродским, которого в 1964 году за тунеядство приговорили к 5 годам принудительного труда, вошел в историю.
Один только этот приговор поэту должен был бы навсегда отбить желание говорить о наказании тунеядцев. Но, если вдуматься, признание поэта тунеядцем — не сбой в судебной практике, не случайность, не эксцесс, не перегиб, не чья-то глупость, а закономерность. Иначе система и не может существовать.
Поэта Бродского судили вовсе не потому, что кому-то казалось, что он не занят общественно полезным трудом и не вносит свой вклад в строительство коммунизма, а потому, что он не желал стать частью системы. И наказали его так сурово для того, чтобы и другим было неповадно. А то бы его пример еще кого-то соблазнил.
Общественно полезный труд — тот, который одобрен и санкционирован начальством. Почему поэтом или художником признавался лишь тот, кто мог предъявить участковому инспектору членский билет творческого союза (это была справка с места работы, потому и вступить в союз было крайне трудно, не то, что сейчас)? Потому что советский гражданин не имеет права существовать вне системы и вне повседневного контроля. Человеком, который сам решает, чем ему заняться, и делает то, что интересно, — им же невозможно управлять! Отсюда и стремление выявлять и искоренять «тунеядцев». Это верный признак перехода к неэффективной экономике…
Источник