В тундре догорают чумы, нарты и олени. Уничтожению подлежит все имущество ненцев, находившееся в зоне поражения сибирской язвой. Этого, как и смертей, можно было избежать. В чем причины вспышки сибирской язвы на Ямале?
В салехардском аэропорту у всех прилетевших проверяют документы, почти как на границе. Дядька в зеленом камуфляже говорит, это из-за наплыва гастарбайтеров. Группу приехавших из Тюмени строителей вполне славянской внешности отвели откатать пальчики. В качестве основания назвали режим ЧС в Ямальском районе, где 25 июля обнаружен очаг сибирской язвы. По той же причине в Салехард не пустили на днях международную экологическую экспедицию, намеревавшуюся плыть по Оби. Той же универсальной причиной оперы и участковый райцентра Яр-Сале объясняли свои регулярные визиты и звонки в гостиницу, где остановились журналисты. В общем, когда на поселковой свалке, где вдали от лишних глаз мне назначили встречу приехавшие из зоны заражения оленеводы, появилась машина главы района, никто не удивился. «Срисовав» нас, белый «Ленд Крузер» укатил восвояси.
— Страшно, что не просто уволят за то, что все расскажем, но еще и нигде не устроимся потом, — говорит Петр, с первого дня участвовавший в ликвидации очага болезни.
— Ну а что мы с тобой? В тундру пойдем, да и все, — подбадривает его друг Александр (имена изменены). Вокруг дымит мусор. Новенький завод по утилизации ТБО стоит рядом, но не работает. Когда построили, оказалось, солярки для уничтожения отходов нужно очень много. А она тут золотая — 76 рублей за литр. Километрах в ста от нас дымится тундра: догорают чумы, нарты и олени — жизнь моих собеседников. Уничтожению подлежит все имущество ненцев, находившееся в зоне поражения.
Петр восстанавливает хронологию мора, длившегося намного дольше, чем указано в официальных сводках.
— Массовый падеж начался 15 июля. За сутки пало 50 оленей на стойбище из 12 чумов. На следующие сутки еще 150 голов. А первые трупы появились еще 9 июля. С 7 июля каслали (перегоняли. — Ред.) на новое место и от земли слышали нехороший запах, гнилостный. Два оленя пали после этого. А к 15-му числу уже 50. Один парень дал знать в Яр-Сале, а там позвонили в ЕДДС (единая дежурно-диспетчерская служба. — Ред.). В ЕДДС говорят: мы оленей не спасаем, а только людей. Тогда наши ребята пошли в администрацию района, часа полтора просидели, пока их не выслушали. А уже в конце дня там совещание собрали, позвонили в Салехард, попросили вертолет на облет территорий. Назавтра прилетели ветеринары, вскрыли труп оленя, взяли ткани на анализы и уехали. Людям сказали, причина гибели — тепловой удар. Говорят: сейчас жарко, вы оленей не каслайте, держите ближе к воде, результаты анализов недели через две пришлем.
— Жаркие годы и раньше бывали, и жарче, чем этот. Но никогда сотнями олени не падали от жары, — встревает в разговор Александр.
— В ночь с 17-го на 18-е число еще 50 голов пало, — продолжает Петр. — 19-го опять в тундру полетели ветеринары, в район фактории. Нашли там 8 павших оленей. Слетали на 12 чумов, переписали, сколько у кого оленей было. Было 2760. 22-го числа осталось 200.
«Детей не отдадим, лучше тут помрем»
— В ночь на 23 июля к 12 чумам вызвали санрейс: у ребенка появился фурункул на шее (возможный признак сибирской язвы. — Ред.). Чтоб дозвониться, отец девочки 3 раза за 30 км ходил, искал, у кого связь есть в стойбищах. Потом администрация стала говорить, что это неправда, потому что весной для всех оленеводов спутниковые телефоны закупили. Да, закупили, только симки к ним не активировали. В общем, забрали ребенка и еще трех мужчин в Салехард, — говорит Александр.
11-летнюю Людмилу, которая успешно прошла курс лечения, через 2 недели привез в Яр-Сале лично губернатор ЯНАО Дмитрий Кобылкин. Она первой из эвакуированных вернулась домой. Сейчас в Салехардской окружной больнице находятся на лечении 60 человек, из которых 33 ребенка. В реабилитационном отделении — еще 31 человек.
— 24-го числа собрали закрытое совещание у замгубернатора, — продолжает рассказ ненец. — Вызвали ветеринаров из Салехарда. После этого забрали в больницу еще 4 детей и 4 взрослых. Тем временем начальство районное начало давить на нас — кто бучу поднял, зачем полезли, зачем шумите? А мы что, умирать должны? Но в Салехарде уже решили, что надо людей вывозить. 25 июля дали команду к утру собрать чумы для перевозки ближе к зимним вещам. Мы зимние вещи летом оставляем в определенном месте, чтоб не возить лишнее по тундре. Вот туда решили перенести чумы. Еще вакцину привезли, за полтора часа 420 голов привили, но из них сразу 20 пало.
Пока собирали чумы, пришли к нам женщины с соседнего стойбища, там, говорят, больше 100 голов пало, дети болеют. Утром чумы собрали, а вертолета нет. Ждали до самого вечера. Еще несколько оленей за это время пали. Вечером прилетели и говорят: будут вывозить всех детей в интернат. А у нас есть и годовалые, и грудные — как их одних везти? Женщины закричали: «Мы своих детей не дадим, лучше тут помрем». Забрали потом женщин с детьми. Олени уже лежали прямо вокруг чумов, рассказывает Александр.
27 июля первых оленеводов стали вывозить на так называемое «чистое стойбище» — за периметр карантинной и буферной зон, примерно за 60 км от очага заболевания. С собой брать что-либо запретили. Последнее, что пришлось сделать на насиженном месте, — привязать к нартам и усыпить собак. У них тоже обнаружили симптомы «сибирки», хотя считается, что собаки ей не подвержены. Людям пообещали, что на новом месте все готово к приему: чумы, продукты, одежда.
— Отвезли туда людей, потом они говорят: нас не на чистую зону, нас подыхать, наверное, привезли. Потому что дали только нательное белье, куртки, сапоги и матрасы положили на голую землю в палатках, — утверждает Петр.
Часть людей осталась на старых местах — пастухи не захотели оставлять своих оленей. Петр вспоминает, как в последний раз зашел в родительский чум… Сделал несколько снимков на память.
В это время в «грязную» зону уже привезли войска радиационной, химической и биологической защиты (РХБЗ) — уничтожать трупы оленей. За сутки, по словам моих собеседников, удалось сжечь всего 16 штук. Каждую тушу обкладывают покрышками, обливают отработанными нефтепродуктами и поджигают. Судя по фото с места событий, сгорает не все и не сразу. Местами в тундре трупы лежат через каждые 6—7 метров. Лежат и в водоемах.
— Будет опять как два года назад, — уверен Александр. — Тогда был большой падеж из-за гололеда: олени не могли копытом лед пробить, чтоб ягеля добыть, умерли с голоду. Тогда выделили 300 млн на утилизацию. Не знаю, куда эти деньги делись, но трупы целый год по тундре валялись, все лето вонь стояла, ничего не сжигали, кроме тех, что у самого села пали.
Даже если трупы сгорят дотла, понятно, что пастбища будут потеряны: автопокрышки относятся к категории опасных отходов, при их сжигании выделяются ядовитые вещества. К тому же территорию обрабатывают еще и хлорной известью, чтобы наверняка уничтожить споры сибирской язвы. Вряд ли через год тундра здесь расцветет.
Петр показывает фото. С первых дней мора оленеводы и проводники фиксировали все, что происходило в стойбищах. На снимках видно, как дети с любопытством следят за работой ветеринаров, обступив вспухшие туши. Оленеводы до последнего пытаются заставить встать агонизирующих животных. Контактов с открытым источником заражения — хоть отбавляй.
— Вернулись из грязной зоны, спрашиваем, что с одеждой делать. А нам: идите домой. Ни дезинфекции, ничего, — пожимает плечами Петр. — Поехали все же на станцию «Скорой помощи», говорим: были на очаге, что делать? Нас осмотрели, прописали лекарство, мы пошли в аптеку, купили почти на тысячу рублей. Ничего нам не выдавали бесплатно.
Побывав в Ямальском районе, глава федерального минздрава Вероника Скворцова сразу заявила, что пройдет курс профилактики антибиотиками. Сейчас, кстати, таблетки в сельской больнице выдают всем желающим. А те, кто ежедневно вылетает в зону поражения проводить санобработку территории, работают в защитных костюмах, либо вынуждены сжигать свою одежду по прилету. Но приняты эти меры были не сразу.
Страх перед властью страшнее страха смерти
«Около озера Яррото на стойбище из 12 чумов погибло 1500 оленей, умерли собаки. Всюду вонь, гниение, смрад, у детей появились фурункулы. Людей не вывозят, власть не оказывает никакой помощи, при этом замалчивает это! Властям стало известно еще неделю назад, и они ничего не предпринимают! Скоро начнут и люди умирать в тундре, об этом тоже будут молчать? Пожалуйста, помогите опубликовать это сообщение, очень важно спасти людей!» — с анонимного поста «ВКонтакте» началась борьба с сибирской язвой на Ямале. С первого дня люди, пытаясь рассказать о своей беде, действуют здесь именно так: открывают странички под вымышленными именами, пишут несколько анонимных постов — и пропадают. Страх перед властью в райцентре Яр-Сале сильнее страха смерти от инфекции. А власть дает установку: молчать!
Без малого за неделю каких-либо комментариев от районных властей я не дождалась. Пресс-секретарь муниципалитета Равиль Сафарбеков заявил, что «вход в администрацию заказан», а официальную позицию властей можно почерпнуть на сайте.
Что ж, судя по пресс-релизам, на Ямале все спокойно. Например, 26 июля муниципалитет сообщил, что «для противодействия сибирской язве на Ямале приняты все возможные меры, угрозы людям нет, все тундровики тщательно обследованы». Через пять дней после этого заявления в салехардской больнице от сибирской язвы умер 12-летний ребенок. Еще сообщалось, что очаг болезни локализован, люди проходят терапию, а на возвращение оленеводов к обычной жизни выделено аж 90 миллионов рублей. Правда, денег люди не увидят: администрация сама закупит все, что им необходимо, и установит на новых местах новые чумы взамен уничтоженных.
Володя Кондыгин выходит поговорить со мной в шортах, майке и шлепанцах. У него больше ничего нет, и как лететь в тундру в такой экипировке мужчина не представляет. Родня в Панаевске, сюда в Яр-Сале, где в корпусе интерната устроен карантинный пункт для тундровиков, даже и не передать ничего. На улице +15, Володя ежится, извиняясь, просит сигарету: в магазин за куревом не выпускает охрана.
Директор школы-интерната Александр Алисиевич на вопрос, как будут обрабатывать «карантинный» корпус перед приездом детей на новый учебный год, испуганно машет рукой:
— В наших корпусах никто не живет! А я буду говорить только о 1 сентября. Больше ни о чем меня не спрашивайте!
Впрочем, о размещении оленеводов в интернате уже давно сообщила пресс-служба губернатора. А местная газета опубликовала поименный список всех тундровиков, вывезенных из зоны заражения, с указанием, кого и где разместили, — чтобы родственники могли найти своих. Согласно списку, 99 человек находятся в интернате, еще 31 «выбыли из него, в том числе в инфекционную больницу».
— Тут больше ста человек на самом деле, — говорит Кондыгин. — Мучаемся от кормежки: дают все молочное, жидкое, эта еда непривычна, нехорошо нам. Ну и одеться не во что — не представляю, как полетим в тундру. У кого шорты, у кого майка, кому вообще женское дали. В тундре так не походишь. У нас осенью одна одежда, летом другая, зимой третья. Это все не восстановить без денег. Непонятно, какие чумы нам собрали в чистом стойбище, говорят, что вместо шкур там брезент, это нехорошо, промокает он, а потом оленю тяжело его везти. Мы же кочуем.
— Шесть длинных рулонов брезента, шесть коротких, шесть подушек, шесть матрасов: хрупкая Сандра Сэротэтто легко управляется с бандой пацанов лет по 16. Те послушно носят, грузят и считают вещи в ангаре у летного поля. Это гуманитарная помощь: то, из чего собирают новые стойбища для тундровиков.
Сандра и сама понимает: это не полноценная замена, это то, что под рукой было. Но людям будет где есть и спать первое время.
— Представьте, что вы в один миг потеряли все, — горячо объясняет девушка-волонтер. — Вот говорят, 90 миллионов — большие деньги. Но это всего 560 тысяч на человека. Это очень мало. Скоро понадобятся зимние нарты, малицы (меховая верхняя одежда), нюки (меховые чехлы на чум). Один нюк 80 тысяч стоит. На чум надо 4 нюка. Это мы еще не считаем оленей, а ведь планируется восстановить поголовье, хотя бы в минимальных объемах, чтобы люди вернулись к нормальной жизни. А как еще? Вот некоторые говорят: дайте им квартиры в селе — и хватит. Моя тетя-тундровичка, когда приехала в село, не смогла жить тут: ей по тротуару ходить больно было, в квартире жарко, в городской одежде неудобно…
— Застряли мы в городе, так младший мой уже всех извел. Кричит: арканить хочу, оленей хочу! — вздыхает Лена. У нее шестеро детей, младшему три года. На подходе седьмой. 45-летняя Лена, смущаясь, закрывает живот. На аэродроме она ждет попутного вертолета — в тундру. Обычно из дальних стойбищ до села добираются по газпромовской железной дороге — по технологическим путям. Но из-за карантина перевозку людей запретили. В городе всей семье поставили прививки от «сибирки», но в их стойбище все и так спокойно. На вопрос, что народ говорит о причинах заболевания, Лена, не моргнув, отвечает
— Сказали, иностранцы с самолета заразу рассыпали.
Старики говорили, тут каслать нельзя
Конспирология здесь в ходу. Самый популярный вариант — отраву принес «белый человек», чтобы отжать пастбища. Откуда такая версия, очевидно: выпасные земли стоят на Новопортовском месторождении газа, газовики постепенно наступают, а вот куда идут обещанные компенсации за потерю пастбищ, люди не знают. Строительство «железки», бурение новых скважин делают оленеводство не таким уж комфортным. Ненцы подозревают, что истребить их решили, начав с оленей. Дескать, под пастбищами лежали сухие земли, пригодные для строительства дороги от железки до Нового порта. А под нынешним зимником — болото, и летом движение встает. Тем более что на сайте района уже появилось сообщение, что причина болезни — перевыпас оленей. На Ямале сейчас около 700 тысяч голов, по некоторым оценкам, это избыточно много, впереди бескормица, надо сокращать поголовье.
Оленеводы стоят насмерть: забивать стада не будут. Олень для них кормилец. Особенно если учесть, что зарплата пастуха в колхозе самого богатого региона России — 8 тысяч рублей, утверждают мои собеседники. А цены в магазинах в среднем вдвое выше московских.
Еще одну версию высказывает Петр. Несколько лет подряд оленеводам выдавали концентрированный инсектицидный состав в больших объемах. Не пригодившиеся банки пастухи прикапывали в песок. Такая банка могла и прохудиться.
Версия «Гринпис»: из-за жары оттаял скотомогильник. В 1941 году в этих краях уже свирепствовала «сибирка». Однако аппарат губернатора сообщил, что в этом районе скотомогильников нет. Впрочем, по данным Россельхознадзора, в России лишь 37% скотомогильников соответствуют ветеринарно-санитарным требованиям, значительная часть, в особенности сибироязвенных, никак не обозначена, о них никто не знает.
Официальная версия администрации Ямальского района о том, что «оттаявшая тундра способствовала проявлению источника заражения — останков павшего когда-то давно животного», никак не объясняет почти одновременное заболевание в стадах, рассеянных на большой территории.
— Старики говорили, что в тех местах каслать нельзя, проходили быстро. Но в этом году лето наступило раньше, а с ним комары. Когда комары, оленей не гонят. Вот и остановились, не послушали стариков, — сообщает рассудительный волонтер Рома, собирающий помощь для тундровиков.
Вне зависимости от версий тундровики и надзорные органы сходятся в одном: преступной была отмена вакцинации оленей в ЯНАО. С 2007 года прививки от сибирской язвы делать перестали. На Ямале это объясняют результатами мониторинга, много лет говорившими о благополучной эпизоотии, и тем, что на севере вирусу было не выжить. Замруководителя Россельхознадзора РФ Николай Власов в видеообращении на сайте ведомства назвал отмену вакцинации главной ошибкой руководства региона. А также результатом бездарной реформы надзорной структуры, когда противоэпизоотическую работу отдали на откуп регионам. Привить 700-тысячное стадо — дело непростое и недешевое. Возможно, расходы в свое время просто «оптимизировали»…
Вывоз оленины с территории района запрещен. Руководитель забойного комплекса на муниципальном предприятии «Ямальские олени» Семен Бульдяев этим обеспокоен: их сырье прошлогоднего забоя, но поставить его в собственный колбасный цех в Салехарде нельзя. «Ямальские олени» — единственный в России крупный экспортер оленины, основные покупатели — финны.
— Они уже поинтересовались нашей ситуацией, но пока наши долгосрочные контракты действуют, — говорит Семен.
— Панты уже перестали покупать, — сетует Владимир Кондыгин. Панты — молодые, мягкие рожки оленей — основная статья дохода в тундре. Скупают их китайцы для нужд фармакологии. Сейчас спиленные панты заперты в цеху — до особого распоряжения.
— За эти панты еще совхоз не заплатил — бурчит Владислав Яптик, брат эвауированного оленевода. — Брат в прошлом году работал с мая по ноябрь, получил за все время 45 тысяч. Как мы с таких денег будем восстанавливать быт? Чтоб чум на большую семью полностью оборудовать — и летнее, и зимнее все купить, — нужно миллионов пять.
Влад сам себя обрывает:
— Главное не это. Священные нарты жгут. А там наши боги. Теперь уже все — не восстановить. Наши боги уходят от нас. Как жить?
Источник