Диктатура тапок. Олег Навальный рассказывает о тюрьме

Пока я еще в «Бутырке» был, меня там убивало, что везде нужно ходить в тапках этих резиновых, а я же вообще никогда не хожу в тапках. Не то что тебя обязывают, но если ходить босиком, у тебя грибами-опятами сразу ноги порастут. Я не фанат природы, но все равно первое, что я сделал, когда приехал на дачу, это босиком пошел по траве. И это было прекрасно, когда у меня кончилась наконец эта диктатура тапок.

Холод в камере, жара к проверке

Я настолько долго там пребывал в холоде, что сейчас мне постоянно жарко. В колонии у меня было очень жарко только месяц, очень душно. Все остальное время было просто холодно. Зимой зверски топят, но моя светлая хата была угловая, а все время, когда меня в ШИЗО сажали, меня сажали все время в первую или во вторую, там прослушка или что-то такое стояло. Они тоже угловые — там тоже дичайше холодно было всегда. Если было -30° на улице, то было кайфово, потому что начинали просто суперадски топить и тогда было нормально. А если -15°, то было плохо. Хуже всего, когда было +10° на улице и они выключали отопление… Я действительно тогда страдал.

Мне рассказывали абсолютно адскую историю: в двухтысячных годах там был прокурор такой, у него был протез, черная рука. И вот камера — здесь кусок батареи торчит, вся стена во льду, зеки в фуфайках или перемотаны одеялом… И приходит прокурор этой деревянной рукой к этой батарее [прислоняется], а батарея тоже ледяная. Температура нормальная, [говорит прокурор]. Представляешь? Сейчас они с термометром ходят, которые им показывают всегда 18°. Сколько бы ни было [на самом деле].

А когда приезжают всякие проверки, московские или какие-то, начинают адски топить. Если ты просыпаешься, и очень жарко, понимаешь, что сегодня кто-то приедет. Или если кормить начинают хорошо.

Что может быть хуже радио «Восток»

Без музыки там была практически катастрофа, потому что играла «Европа +» постоянно, это в лучшем случае… В худшем это радио «Дача» или какое-нибудь «Дорожное» или радио «Восток» — хуже этого, по-моему, ничего не может быть. Они все прежде всего одинаковые. Это нельзя объяснить, можно только понять, послушав его неделю подряд с пяти утра до девяти вечера. Тогда ты поймешь что такое радио «Восток» или радио «Дача».

Иногда нам удавалось выпросить, чтобы поставили местную рок-волну. Это удивительно, что в Орловской области есть 25-летнее рок-радио. И там можно послушать было… Поэтому с музыкой было хуже всего.

Кино можно было. Во-первых, есть длительные свидания, там есть проигрыватели. Потом есть телевизионная комната, где заставили этих чуваков, фсиновцев, организовывать… есть такое требование законодательства — необходимо организовывать просмотр теле- или видеофильмов раз в неделю. Там были какие-то проверки, связанные со мной и какой-то, видимо, человек из управы (областного управления ФСИН — МЗ) сказал выводить всех в кинотеатр. А выводить всех в кинотеатр — это нужно вести всех через зону, это выглядит как такой коридор из ментов. Дикий стресс. И они решили просто поставить DVD, и через какое-то время мы начали через передачки как-то там пытаться передать фильмы. И смотрели их с зеками.

Олег Навальный

Две тысячи книг и Берроуз

Там читают много все. У меня всех этих благ типа нелегальных телефонов не было, потому что меня сильно заизолировали менты. И в ПКТ, где ничего ни у кого нет, там все целый день читают. Книг какое-то огромное количество мне прислали туда, и я заказал в колонию, наверное, две тысячи книг.

Они сделали очень сложную процедуру с получением книг. В законе написано, что за свой счет в торговой сети можно без ограничений приобретать книги. Что значит за свой счет и что такое торговая сеть, не очень понятно. Если ты поручил кому-нибудь за свои деньги купить и отправить — это нормально. Они посчитали, что это должно быть только наложенным платежом, Почтой России, соответственно. И с оплатой с личного счета осужденного. Поэтому это все было долго — с момента заказа до получения два месяца проходило.

У меня специфика — я читаю книги и забываю их полностью. У меня любимая пелевинская — «Чапаев и пустота», я читаю ее раз в три-четыре месяца. Это очень круто на самом деле, что я забываю ее полностью. Бессмысленно спрашивать, какие мне понравились книги, потому что я действительно прочитал огромное количество. Я обычно просил отправлять мне книги или которые я увидел типа последние пелевинские, сорокинские либо то, что людям нравится читать… И я ни разу не получил книгу, которая бы мне не понравилась. Это удивительно. Было очень мало дубликатов, это тоже удивительно. Все слали вещи, которые понравится читать.

«Маус» произвел на меня впечатление, да и на всех зеков, которые прочитали его сразу же. Мне очень понравилась акунинская серия про историю России. Понравилось очень сильно «Воскресение» Толстого, которое я прочитал в последнюю очередь. Я до этого все собирался прочитать обязательно «Воскресение» Толстого, не зная абсолютно, о чем книга. Но знал, что она про каторжан.

Ко мне приходили зеки, просили: закажи Берроуза. Я не читал Берроуза, а когда почитал… я вообще не понял, как это так — зеки попросили Берроуза? Чака Паланика просили. Я недавно увидел этого Берроуза, лежала где-то там в ШИЗО эта книжка. И она была такая порезанная, разорванная… Видимо, кто-то из ментов открыл, почитал немножко. Кто-то заказывал маркиза де Сада или всякие такие штуки. Когда попадались исламистам местным эти книги, они их сразу сжигали.

Барыги переобуваются в зеленые тапки

Есть еще такая категория зеков, русские или украинцы, которые занимаются распространением наркотиков — и они принимают ислам, чтобы их не начинали давить. Барыги переобуваются в зеленые тапки. Все они молятся, держат пост и все остальное, потому что если ты переобуешься не до конца… Тогда им уже легче, тогда у них у всех ты уже братан. Они молятся. Есть еще такие чуваки, которые принимают ислам из другой веры, они с теологической точки зрения более подкованы. Это не то что массово, но это не единичный случай, много их встречается. И все понимают, почему это происходит.

Орловская область, если я не ошибаюсь, занимает первое место по проценту именно русского населения вообще в стране. И они [в администрации колонии] вообще все фашисты там. Абсолютные фашисты. Они ненавидят всех нерусских и постоянно об этом говорят. Очень не любят тех, кто веру свою меняет.

Местные, которые сидят, не говорят [этого прямо], но все не любят. Но это же зеки, когда все вместе общаются, они «братан-братан», а как только отошли — и черномазые, и все остальное.

Там были истории такие, что, ну это года 2006–2007, собрали всю исламскую литературу и пожгли просто — отнесли ее в кочегарку в баню и сожгли. И они, кстати, периодически поступают так с книгами без библиотечной печати. Есть там такой персонаж — начальник отдела безопасности. То есть вообще-то на книгах не должно быть библиотечной печати, каждый зек может владеть десятью книгами своими личными. Но он считает, что должна быть печать, поэтому иногда, когда видит книги без печати,просто жжет их все. Самоучители по языкам, классика, Берроуз или Коран — ему вообще все равно.

Олег Навальный

Телевизор и Навальный

Зеки изначально вообще не любят власть. Они по умолчанию не любят президента. Они вообще всех ментов… Они знают, что Путин это фээсбэшник. Но какие-то штуки они поощряют — типа Крыма. А кто-то говорит вообще, что плевать на Крым. Но они не сильно об этом думают вообще.

Ни разу не слышал чтобы они между собой обсуждали какие-то политические [вопросы]. Они смотрят Первый канал. Смотрят новости. Тихо. Ничего не обсуждают. С открытыми ртами смотрят про проклятую Америку, про Крым и так далее. Они верят в то, что говорят, а сами между собой политику не обсуждают. Они не думают просто об этом. Но когда задаешь вопрос, они вспоминают телек и говорят, да, Крым, это хорошо. Телевизор работает на 100%.

Они знают, что моя фамилия Навальный. Они знают, что это мой брат Алексей Навальный — поэтому [расследования про коррупцию и фильм «Он вам не Димон»] это круто. Они чувствуют себя причастными, поэтому, конечно, поддерживают.

Они, конечно, не связывают беспредел Путина с беспределом начальника отдела безопасности, они не понимают, что вертикаль одна и та же. Но они понимают, что вот наконец-то этих чуваков нахлобучили и вывели на чистую воду. Один зек, сосед мой, сказал: «Я смотрел «Он вам не Димон», и у меня первая мысль была — почему я вообще сижу и за что я вообще сижу?». У него много было квартирных краж, большой ущерб, и дальше он смотрит… «Почему я сижу, а он нет?».

Алексей Навальный для кого-то там известен, но они не сильно понимают, чем он занимается. Он, конечно, очень сильно популярность приобрел после последних митингов региональных, там куча людей посмотрели на телефонах эти митинги. Они его увидели и подумали, что это вообще какое-то народное восстание. Очень сложно было оценить масштабы. И сразу чуть ли не приветы из дальних тюрем мне стали передавать каким-то образом, чем меня удивили. То есть все же есть какое-то количество тех, кто сидит и следит за всем, что происходит в стране.

Народная статья 228

По статье 228 УК сидит огромное количество людей. Они действительно сидят не по делу — ну, 60–70%. Сейчас «народная статья» говорят про 228. Они сидят непонятно зачем, чего от них хотят, мне тоже не очень понятно. И самое главное, сейчас же изменения будут — и 228 не входит же туда (речь о принятии закона, приравнивающего день в СИЗО за полтора дня в колонии общего режима — МЗ). Это вообще какой-то тупизм.

Там среди зеков куча колхозников, которые растят траву эту у себя на огороде или где-то в лесах. Их много в Орле. Куча народа, которые с килограммом травы или с двумя.

Со спайсовыми чуваками борются активно — [полицейским и следователям] просто сказали закрывать их как можно больше. У них, видимо, какие-то планы, раз они каждый год растут. У меня есть впечатление, что это такой идиотский способ бороться с наркоманией — кому-то в голову пришло, что нужно их всех пересажать. Всем понятно, что сажать наркоманов — это просто идиотизм. Их меньше абсолютно не станет. Ни продавцов ни потребителей. Ни один наркоман не думает о том, что он попадет за это в тюрьму. Ему даже в голову это не приходит.

Держать этих людей в колониях бессмысленно. Может, нужно на принудительные работы какие-нибудь… Понятное дело, принудительное лечение — это худший вариант, который только возможен с тем принудительным лечением, которое у нас происходит. Но абсолютно точно — держать их в колониях не нужно. Это не помогает. И в колонии легко можно достать любое количество наркотиков.

Олег Навальный

Метадон с кокаином

По рассказам, в Нарышкино (ИК-5, в которой сидел Навальный, находился в поселке Нарышкино — МЗ) был период «синяя зона», «пьяная зона». И там все курили, кололись героином — все эти наркотики были дешевые и доступные. А сейчас какой-то такой период, когда администрация — это тоже очень важно для них — они хотят, [чтобы] наркотиков у них было меньше. Потому что [нелегальные] телефоны это одна история, наркотики есть наркотики — риски повышаются. Особенно после того как спайс появился. Конечно, все эти наркотики есть, но их меньше и они сильно дороже, чем на воле.

Телефоны — самые дешевые смартфоны эти от МТС. Их сами сотрудники продают, и зеки какие-то продают.

Забрасывают все, например, квадрокоптером. Делают подкопы под заборы — там же есть жилая зона и промышленная зона, между ними коридор, и вот под него делают подкопы. Оставляют закладки там. Какие-то особо глупые чуваки шлют передачки с чем-то запрещенным. Но это совсем бестолковые люди. Получают еще сроки дополнительные. За метадон.

Некоторые зеки, с которыми я сидел, кололись метадоном с кокаином. Такой коктейль. Очень странное сочетание. Я не пробовал ни то, ни другое, но это просто странное сочетание на мой взгляд. И потом выглядят ужасно. Они же не в больничке колют, потом они в язвах все… И вообще есть такие люди, которые освобождались, когда я сидел уже, вот даже из них человек десять вскоре вернулось. И человек пять умерли от передоза.

Криминальная супер-секта

Много рассказывали историй о том, что богатые люди когда приезжают, им начальник колонии сразу говорит — давай два миллиона, сиди и никаких проблем у тебя не будет. К специально обученному завхозу их помещают и они там живут, как сыр в масле, едят колбасу и в ус не дуют. Понятно, что их там никто не бьет. Они конечно с точки зрения криминальной субкультуры не совсем порядочными считаются, но у них же нет идеи продолжить потом какой-то криминальный путь.

Криминальная субкультура — это какая-то супер-секта. Я вообще был шокирован. Я до того не слышал слово АУЕ, и когда мне начали объяснять про то, как там заполняются поля (правила составления тюремных «маляв» довольно хитроумны — МЗ), думал, что просто надо мной прикалываются. Я говорю про «Бутырку», я говорю вообще про всю страну. «Жизнь ворам» — это даже сложно объяснить, это натуральная секта. По-другому это не назвать. У них там свой свод правил неписаных.

Я так прикидываю, что это где-то миллиона два человек в России, отсидевших и тех, которые еще не сидели, но занимаются криминалом и присядут скоро. Огромное количество такой бедной молодежи из неблагополучных регионов или районов. Это действительно большое количество людей, я вам хочу сказать. И это сеть прямо, страна, в каждом районе есть смотрящий — в каждом районе, любой области, любой дыры, где кроме леса ничего нет, там тоже есть смотрящий. У них фактически самая крупная региональная сеть, подразделений больше, чем у «Единой России», наверное. И они эффективны, все можно очень быстро обо всех узнать и пообщаться.

У них есть декларированные отношения, что никаких переговоров с властью не может быть. Но есть понятие диалога: нужно говорить, в конфронтации быть нельзя, нужно говорить, общаться с ними и какие-то выводы для себя получать, идя на какие-то уступки. Идет проверка. Нужно сделать вид, что у нас здесь все по делу, мы все ходим в бирках и кепках. Они [на проверку] приезжают, смотрят, говорят «молодцы» — и всем потом дают какие-то поблажки.

Администрация знает эту систему лучше всего, они с помощью нее и манипулируют, конечно, всякими понятиями, что можно, что нельзя. Та же самая «тряпка» (когда тюремщики заставляют всех прибывших заключенных мыть пол грязной тряпкой, а тех, кто отказывается, избивают — МЗ) — как раз манипулирование этой культурой.

Манипулирование есть, даже если это какая-то черная зона, где вообще не видно ни одного сотрудника. Таких немало, и зон, и тюрем. Просто у ФСИН задача на самом деле не исправить никого, ни наказать никого — им надо, чтобы все было тихо. Эта задача реализуется либо если у тебя режимная зона, как была у меня, либо красная зона, где все ужасно, убивают, бьют и так далее, и черная зона, чтобы не выплескивалось ничего и все было спокойненько.

Олег Навальный

Тюремщиков трясет от публичности

Понятно, что и я бы не стал вступать [в коррупционные отношения с администрацией колонии], и со мной бы никто не стал вступать. Но там даже за тот период небольшой, что я отсидел, как я слышал, трех-четырех человек показательно поймали и посадили — и зеков, которые давали взятку, и сотрудников, которые брали взятки и носили какие-то там телефоны.

Но нужно понять — здесь сидят преступники, они будут пытаться всех коррумпировать. Везде, во всех лагерях и зонах. По той системе, как работают лагеря и зоны, не быть коррупции просто не может. Слишком сильная спайка зеков и администрации — они управляют всем через зеков. Потому что по-другому там сделать невозможно. Ночью есть дежурная смена пять человек — и 1 300 сидит людей, которые считаются преступниками. Куча бараков. Что ты сделаешь впятером? Поэтому через самих же осужденных управляют и, конечно, появляется коррупция.

Жестокое обращение очень сильно распространено. Логика администрации — все сидят по делу и их нужно всех бить. Они считают, что нужно бить и держать в страхе, тогда все будут ходить строем. Они там очень все ностальгируют по тому времени, когда можно было бить массово, потому что они считают, что так больше порядка. Они постоянно оперируют этими «барыги» и «педофилы» — конечно есть и барыги и педофилы. Но вот эта оговорка позволяет им бить всех остальных.

Я им говорю: «Про Дадина слышали?» Они: ну да, но там же никаких последствий нет. Ситуация с Дадиным очень странная в том плане, что эти чуваки местные там очень переоценили свои силы. Я не знаю, может быть было им какое-то специальное указание так поступить. Но это просто очень глупо: все понимают, что зека, который хоть чуть-чуть публичный, трогать крайне опасно, потому что все может в публичное русло выйти.

В Орловской области такая штука есть, «тряпка» называется — это тебя заставляют взять тряпку и помыть пол, если не соглашаются, то бьют. Раньше там вообще жестко ломали. Сейчас они бьют на карантине — просто там кричат «беги», и кто не бежит…

Ко мне это не применялось — просто сразу, как я приехал, это перестало делаться. В моем карантине ничего подобного не происходило. У меня там все по правилам было. Я, если честно, уже подготовил всякие штуки со съемками избиений и всех остальных этих следов. Но они перестали всех бить, к счастью. Все зеки, которые там сидели, связали это со мной.

Самая для [тюремщиков] болезненная точка — это публичность. Как только что-то выходило хотя бы в местную газету, они трясутся, для них это все жестко. И единственный на самом деле действенный способ на них повлиять — это внешнее [внимание]… Даже просто родственник, который звонит и печется, адвокат или супруга.

Избиения для ФСИН — вопрос удобства

Если сильно бьют, то все вскрываются — нужно вскрыться так, чтобы тебя отвезли в реанимацию. Вот Владимир, ужаснейший Владимир, там, я забыл, как это называется — то есть во владимирской тюрьме там сейчас более менее нормально, а есть еще какой-то пересылочный пункт. Там, говорят, методика такая: заходишь, нужно сразу успеть себе сонную артерию перерезать, чтобы тебя просто отнесли в санчасть. Вот, кстати, в орловской управе же есть еще строгий режим — вот там плохо, там типа бьют всех. И вот там были голодовки. Несколько человек перевели в режимную тюрьму и отправили одного из них во Владимир. Его убили на этапе. Я видел фотки — у него двойная голова (расколотый на две половины череп — МЗ). И заключение: упал с кровати.

[Избиения для сотрудников ФСИН] — это чисто вопрос удобства. Вместо того, чтобы обеспечить все как-то по-другому, там законы, взыскания, куча документов, им легче один раз ударить дубинкой по голове. Но сейчас, как объясняют, в том числе не бьют, потому что когда ты ударил кого-то дубинкой, нужно сделать документацию на применение физической силы, потом отправить эти документы в местный какой-то районный пункт полиции.

Потому что я вот видел у своего соседа — он бродяга, его пытались заставить бежать, а он не побежал, и его один ретивый схватил и пару раз его дубинкой. Потом начали со всех камер кричать и все прекратилось. Но в результате я видел бумажки, что в местном отделении полиции рассмотрен вопрос о применении силы, оснований для возбуждения дела нет.

Но это же не обязательно делать руками сотрудников. Почему, например, я удивился по поводу Дадина, что это делали сами сотрудники, а не заключенные. Обычно все-таки это руками зеков делают.

Олег Навальный

Признание без доказательств

Меня удивила юридическая безграмотность зеков — они, сидя в тюрьме, могли бы подтянуться, это не очень сложно. Вообще уголовное право сосредоточено в четырех книгах, если ты их прочитаешь раз пять, [во всем разберешься,] а у тебя там времени куча. Это Уголовный кодекс, Уголовно-процессуальный кодекс, комментарии Уголовно-процессуального кодекса, постановления Верховного суда. Если тебе интересно — можешь всякие законы о розыскной деятельности почитать. И все.

Я достаточно много кассационных жалоб написал [для других заключенных]. Многих, когда принимают, бьют в ментовке, они пишут признательные показания. И все. Когда у тебя есть признательное показание… Я даже видел дело, где двоих братьев посадили за разбой с убийством и было только признание. Там ничего не было: ни анализа крови, ни каких-то следов, вообще ничего. Просто их признание и все.

Я понял, у них логика такая, что судья считает, что если обвинительное заключение каким-то образом слепили правильно, то ему нужно назначить только приговор и все. А дальше любые процессуальные нарушения не имеют значения, не влияют на суть дела. Так судят не только каких-то известных зеков, они действительно странно судят вообще всех. Есть разные судьи, где-то лучше, где-то хуже. Но есть совершенно кошмарные приговоры, где нет просто доказательств. Может, человек и виноват, может быть, действительно он это сделал, но то, как они это обставляют… Они считают это излишним, что человек действительно виновный и зачем морочиться. На самом деле это может порождать действительно ужасные вещи.

Например, там был мужичок… Не то чтобы поразительная история, но явно такая палочная. Он идет пьяный с работы, любит подвыпить, он получил зарплату на каком-то заводе или фабрике и идет домой пьяный сильно. И просыпается, вообще ничего не понимает, а ему приносят документы с адвокатом, все, его задержали и нашли у него два грамма спайса… А он настолько далеко от наркотиков, от спайса и всего остального — просто проснулся, чувак шел с работы. Понятное дело, что все преступники про свои дела врут, но есть такие очевидные вещи. Или история про чувака, который поссорился с теткой, которая варит самогон в деревне. Первый раз она подала заявление, что он залез и украл самогон. Ему дали три года условно. А через пару лет [по такому же заявлению] ему дали 4,5 реального срока. У него двое детей, один из них инвалид. И он не может выйти ни по какой амнистии, потому что у него с проникновением в жилое помещение — это отдельный состав. И таких полно.

Все, что они делают, это для статистики и продвижения по службе. Нужны независимые суды, у которых точно не будет никаких заданий по статистике. Независимые суды и независимые судьи. Одни независимо контролируют общество, другие независимо судят.

Разогнать ФСИН

Саму ФСИН нужно разогнать абсолютно точно, набирая новых людей. Абсолютно нужно колонии убирать, их быть не должно. Это очень странная формация, эти коммуны людей, которые варятся в своем соку. Системы колоний, кроме как в России, нигде нет. Понятно, что нам нужно декриминализировать кучу статей. Нужно всем заниматься параллельно, много везде работы.

Вот есть аппарат управления ФСИН какой-то огромный — их нужно просто уволить сегодня. Там ничего не поменяется. Хуже не будет точно. Вроде они ждут какую-то реформу, когда их обратно к МВД подсоединят. Может, будет полезным, если весь этот аппарат фсинский сократят, потому что они просто не нужны. Эта бюрократическая надстройка не делает ничего, колония живет своей отдельной жизнью. Зеки, как могут, улучшают свои бытовые условия. На это, может быть, выделяются какие-то деньги, но на самом деле там все сами все покупают, делают себе ремонты — зеки же там живут. Они огромные сроки проводят в этих тюрьмах. Эта надстройка не нужна. С этого нужно начать, а потом нужно колониями заниматься, их нужно сокращать, делать камерный режим.

[Без смены власти это вряд ли получится] — они же все занимаются казнокрадством. И все делятся этими бабками. И все в одной связке. Так что пока их всех каким-то образом не переместишь… их невозможно подвинуть, как глыбу. Она не огромная, это не десятки тысяч человек, уж точно не миллион и не сотни тысяч. И не нужно, например, выгонять всех этих инспекторов которые в лагере работают. Как им скажут, так они и будут работать. Им скажут убить — они убьют. Им скажут не бить, они не будут бить. Или будут вести себя вежливо.

«Анатолич, ну ты пойми»

Когда я приехал, меня сразу вызвали окулисты, сразу дали справку, что меня не могут на швейное производство отправить — и ни на какое тяжелое производство. Я даже не понял сначала, зачем это, а потом осознал, что они просто не хотели, чтобы я попал на промзону.

Там жесткач. Там нет вентиляции. И потом, они там контрафакт производят — мне, по крайней мере, зеки приносили оттуда бирки, которые они пришивают, там адреса каких-то питерских организаций. Еще очень смешно — они печатали письма (отправленные Навальному через сайт сервиса «ФСИН-письмо» — МЗ), а мне жена Лени Волкова высылала «Гарри Поттера», я не дочитал несколько глав, и они там уставали печатать. Им не хватало бумаги, и они распечатывали на какой-то бухгалтерской документации. Я очень жалею, что забыл ее взять, там были какие-то их отчеты, сколько производят этих пуховиков. И они показывают, что у них продукции на 2 млн рублей в месяц. 1 300 зеков в ночную и дневную смену шьют пуховики. Очевидно, какая-то у них коррупция, поэтому они просто меня туда не пустили.

Олег Навальный

А я слышал, что у них есть этот цех, где дерево обрабатывают, и, честно говоря, думал: классно, я сейчас здесь поработаю, научусь резать шахматы. Самый крутой убийца времени — это именно работа.

Администрация вообще не очень рада была мне. Все они были сильно не очень рады. А потом когда приехали из Совета по правам человека и [его член правозащитник Андрей] Бабушкин, все стали сразу: «Анатолич…» — все стали сразу лояльными. И когда нужно было меня репрессировать, они говорили: «Анатолич, ну ты пойми…».

Неглупый кровавый садист

Мне не говорили, что меня убьют. Мне говорили, что будут последствия, будут серьезные меры по поводу моей какой-то деятельности. Там зам по БОР (безопасности и оперативной работе — МЗ), который текущий начальник (ИК-5 сейчас руководит Геннадий Гревцев — МЗ), он очень умный в этом плане. Про него есть жесточайшие истории, чего он там делал и в молодости, и вообще он какой-то там кровавый садист. Но он неглупый кровавый садист.

Он не говорил, что убьет меня, он говорил: «Я приму меры». И смотрел на меня строго. Обычно от такого его взгляда другие зеки падали в обморок. Он сразу понимал, что я приехал, сразу появилось внимание прокуратуры и УФСИНа, и меня нельзя просто так забить до состояния мяса в комнате для воспитательной работы. А потом, когда еще приехали московские чуваки и была история с подписанием в честь меня какой-то петиции, они поняли, что они ничего не вывезут из этой ситуации. И просто сказали: «Анатолич… Мы тебе не враги. Если нас что-то заставляют делать, нас просто заставляет делать управа».

Я, конечно, жаловался на любое закрытие меня в ШИЗО, а их было немало, на любое взыскание или ужесточение условий. Они приходили говорили: «Пожалуйста, не надо против нас ничего делать. Мы не злые. Злые вот те дяди».

На расслабоне

Я всех предупредил [перед выходом], что обязательно не оставлю эту ситуацию, чтобы не трогали… Но на мой взгляд так, как там сейчас, и управлять [администрации] всем этим легче. Сейчас нормально, все ходят шьют. Никто не бунтует. Никто никого не бьет. Никто никого не режет.

Можно пошутить с сотрудником, можно послать кого-нибудь, в ШИЗО, может, посидеть за это. Никакого жесткача. Ну, то есть кого-то они пропесочивают, но там не больше пары ударов каких-то. То есть избиения есть до сих пор, но это не смертоубийство — очень лайтово. Там все равно бесправие и беспредел с точки зрения закона и какой-то человеческой морали. И в любой зоне так. Но сейчас это больше как пионерлагерь. Кого-то пьяного поймали, в режим отведут, пару раз дадут… это тоже противозаконно, но, вы понимаете, с точки зрения зека, особенно того, который сидит десять лет и который там видел кошмар, он просто там на расслабоне сейчас.

Было скучно

Я 3,5 года иронично отвечал на все, что происходит. На письма, которые мне писали, на ситуации, которые возникали. Конечно, я вот приехал сейчас к друзьям, какие-то истории рассказываю — не то что мне хочется рассказывать, но все спрашивают.

Мне хочется, чтобы эти пару недель все, кто хочет, со мной поговорили, и тогда эти интервью закончатся, и я перестану рассказывать истории. Потому что я просто считаю их неинтересными. Знаете, такая история, когда приезжает твой одноклассник, который в армии отслужил, а ты в институте был, и он тебе начинает рассказывать… У меня нет такого, что мне хочется забыть. Но все, что произошло, было скучно.

Я, конечно, рассказываю эти истории и понимаю, что да, будет грустно любому человеку, который попадет сейчас туда. Там холодно. Там у тебя нет вещей. Там какой-нибудь толсторожий чувак просто говорит, что тебе нужно делать и что тебе не нужно делать. И даже если тебя там не бьют беспрестанно дубинкой… у меня была другая ситуация, меня там не избивали, но меня тоже сильно ограничивали и сильно изолировали от всех. Если бы я сам как-то этому не противодействовал, я, может быть, подсошел бы с ума. То есть там было плохо. Не кошмарно, но там было плохо. А что писать о том, что все было плохо? У всех тут и так все плохо. Мы живем в огромной колонии.

Источник