12 июня 1942 года, в день своего рождения, Анна Франк сделала первую запись в дневнике. Впоследствии он стал одним из наиболее известных документов, свидетельствующих о преступлениях нацизма. И ее дневник не был уникальным. Так получилось, что наиболее пронзительные военные дневники XX века оставили именно девочки…
Страна: Нидерланды
Дата рождения: 12 июня 1929 года
Дата начала ведения дневника: 12 июня 1942 года
Начала писать: в 13 лет
Смерть: 15 лет
Дневник впервые издан: 1947 год
«Дневник Анны Франк», – самый известный документ, свидетельствующий о преступлениях нацизма против человечности.
Дословно название дневника переводится «В задней части дома», так как Анна писала его в Амстердаме в специальном убежище для евреев, которое было устроено в задней части здания на набережной Принсенграхт. Там располагалась фирма «Опекта», в которой работал отец семейства Отто Франк.
Дневник Анны был обнародован (по воле отца с некоторыми купюрами) уже в 1947 году. Он фигурировал как одно из доказательств преступлений нацистов на Нюрнбергском процессе. С тех пор едва ли не каждый военный дневник, написанный девочкой, сравнивается с дневником Анны Франк.
Ее имя стало символом безвинного страдания жертв нацизма, а дневник – одним из важнейших артефактов памяти о страшных событиях середины XX века.
Цитата:
Четверг, 19 ноября 1942 г.
<…> По вечерам всюду снуют зеленые или серые военные машины. Из них выходят полицейские, они звонят во все дома и спрашивают, нет ли там евреев. И если находят кого-то, то забирают всю семью. Никому не удается обойти судьбу, если не скрыться вовремя. Иногда полицейские посещают по спискам только те дома, где по их сведениям есть, чем поживиться. Случается, что они запрашивают выкуп: столько-то гульденов за человека. Как будто вернулся рабовладельческий строй! Но не время шуткам, так страшно все это!
Часто по вечерам в темноте я вижу, как идут колонны ни в чем не повинных людей, подгоняемыми парой негодяев, которые их бьют и мучают, пока те не падают на землю. Никого не щадят: старики, дети, младенцы, больные, беременные – все идут навстречу смерти. А нам так хорошо здесь, уютно и спокойно. Мы можем не волноваться за себя, но как мы боимся за наших дорогих и близких, которым не можем помочь.
У меня тут теплая постель, а каково приходится моим подругам: они, возможно, лежат на сырой земле, а может, их уже и нет в живых. Мне так страшно, когда я думаю о друзьях и знакомых, которые сейчас во власти самых зверских палачей и должны бороться за жизнь. Только потому, что они евреи.
Анна.
Страна: СССР
Дата рождения: 23 января 1930 года
Дата начала ведения дневника: 28 декабря 1941 года
Начала писать: в 11 лет
Смерть: 14 лет
Дневник впервые обнародован: 1946 год, в Музее обороны Ленинграда
Школьница Таня Савичева написала самый жуткий и короткий дневник о войне. Всего девять строчек, безмолвно свидетельствующих об ужасах блокадного Ленинграда. В них – только фиксация времени смерти самых близких людей. В 1942 году Таня была эвакуирована, но ее здоровье было уже слишком сильно подорвано – спустя два года девочка умерла от туберкулеза.
Цитата:
28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12 часов утра.
Бабушка умерла 25 января 1942-го, в 3 часа дня.
Лёка умер 17 марта в 5 часов утра в 1942 г.
Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи.
Дядя Лёша 10 мая в 4 часа дня.
Мама — 13 мая в 7:30 утра 1942 года.
Савичевы умерли.
Умерли все.
Осталась одна Таня.
Страна: СССР
Дата рождения: 22 ноября 1924 года
Дата начала ведения дневника: 22 июня 1941 года
Начала писать: 12 лет
Смерть: 84 года
Дневник впервые издан: 2015 год
В отличие от дневника Тани Савичевой дневник Тани Вассоевич стал известен совсем недавно. Многие свои записи будущая художница сопровождала цветными рисунками – в таком виде дневник и был издан в 2015 году.
Как и Савичева Таня Вассоевич жила на Васильевском острове. В страшную зиму с 1941 на 1942 г. она похоронила старшего брата и маму и чудом сама пережила блокаду.
Цитата:
25 июня 1941 г.
25 утром тревога, через час — еще одна. Каждую тревогу к нам спускается много ребят, бабушек и матерей с детьми. Все сидят в коридоре. У нас был не коридор, а такая большая прихожая в этом доме, где вы были, максимально отгороженная от бомб, если не прямое попадание. Там мы ставили стулья, и 15 человек могли поместиться. Кто дремал, кто читал книжки, но потом всем это надоело, представьте — 7-10 тревог в день, и нужно только ходить вверх-вниз, и больше ничего.
А я лежала в большой комнате, и мне безумно хотелось спать, а только и слышишь: зззззз-ззззз — самолет, как комар. Были такие, что могли по звуку определять, наш самолет или немецкий, я не могла. Лежишь и думаешь: надо бы уйти в коридор. Кухня выходила во двор, а дом выгибался так, что окна кухни и бабушкиной комнаты – в общем, на расстоянии двух метров стена была, если прямое попадание в эту щель — тогда плохо. А если нет — то безопасно. Очень скоро мы переехали жить в кухню.
Февраль 1942 г.
На похоронах брата была тётя Люся, я и Толя Таквелин — Вовин лучший друг и одноклассник. Толя плакал — это растрогало меня больше всего. На похоронах мамы была я и Люся. Вова и мама похоронены в настоящих гробах, которые я покупала на Среднем проспекте у второй линии. Худяков вырыл могилы за крупу и хлеб. Он хороший, и был добр ко мне.
Страна: Литва
Дата рождения: 21 июля 1927 года
Дата начала ведения дневника: 22 июня 1941 года
Начала писать: 14 лет
Дневник впервые опубликован: 1963 год
Машу Рольникайте называют «литовской Анной Франк». Два года она была узницей Вильнюсского гетто, потом ее вывезли в нацистские концлагеря. Маша не всегда имела возможность записывать, поэтому часть дневника заучивала наизусть. Полный текст она восстановила в 18-летнем возрасте, уже после освобождения.
После войны Маша заочно окончила Литературный институт имени Горького, стала писательницей и переехала в Петербург. Дневник под названием «Я должна рассказать» был сначала опубликован на литовском языке, а в 1965 году переведен на русский. Сегодня он переведен на 18 языков мира.
Цитата:
<…>
…На улице кто-то пытается вырваться. Бандиты заламывают ему руки и тащат к толпе, уверяя, что не надо сопротивляться — ведь только переводят в рабочий лагерь. Но он лягается, кусается и, в конце концов, вырвавшись, бежит. Его догоняет пуля… Кто-то в толпе сетует — не надо было бежать. Может, на самом деле везут в лагерь? Темная октябрьская ночь провожает их, идущих из города…
Второе гетто этой ночью совсем ликвидировали. Там было около девяти тысяч человек. Под утро недалеко от ворот нашего гетто нашли ползшую из того гетто роженицу. Не доползла, умерла, рожая на мостовой. А новорожденную, здоровую и кричащую, внесли в гетто.
Ее назвали Геттой.
<…>
В Шнипишках был погром. Бандиты зажгли костер, пригнали раввина и еще несколько бородатых стариков, приказали им собственноручно бросить в огонь Пятикнижие, которое вытащили из синагоги. Заставили стариков раздеться и, взявшись за руки плясать вокруг костра и петь «Катюшу». Затем им палили и выщипывали бороды, избивали и снова заставляли плясать. Неужели это правда? Неужели можно так издеваться над человеком?
<…>
Ужасно грязно. Воды не дают. Умывальни закрыты. Не перестает мучить страшная жажда. Так называемый суп, в котором лишь изредка попадается кусок гнилого листка капусты или шелухи сладковатой, мерзлой картошки, странно острый, будто в него всыпали перец. Он сушит, жжет рот; мы едим сосем грязный, вытоптанный снег. А ведь тут же, у барака, вырыта яма, заменяющая туалет. Досок, чтобы ее накрыть, не дают. Край скользкий. Одна женщина недавно упала в яму. Мы ее еле вытащили.
<…>
Темно. Под самой крышей несколько окошек, и те с решетками. Какая-то женщина в углу вздыхает: «Даже лошадей в этих вагонах не в такой тесноте возили». И снова тишина… Гитлеровцы ходят вдоль эшелона, покрикивают, что-то приказывают. Надоедливо стучит дождь… Где теперь мама? Что с ними со всеми сделают?
Может, будут еще раз отбирать? Вряд ли… Тот железнодорожник говорил ведь, что и нас повезут в Понары. Так зачем отбирали? Наверное, не было вагонов, чтобы везти всех сразу, и решили «пошутить» А завтра, пьянствуя, будут хвастать друг перед другом, как остроумно нас одурачили. Отобрали самых здоровых, молодых, а мы, дуры, поверили, что везут на работу…
Плачу. Что я сделала? Что сделала мама, другие люди? Разве можно убивать только за национальность? Откуда эта дикая ненависть к нам? За что?
Страна: СССР
Дата рождения: 21 ноября 1924
Дата начала ведения дневника: 22 мая 1941 года
Начала писать: 16 лет
Смерть: 66 лет
Дневник впервые издан: 2011 год
Блокадный дневник Лены Мухиной отличается от других военных дневников тем, что начинался он как дневник обычной школьницы, а не как свидетельство об ужасах войны. Первую запись Лена сделал ровно за месяц до вторжения фашистских войск в СССР. Ее дневник позволяет в подробностях увидеть, как мирная жизнь города была вытеснена войной.
Исследователи отмечают, что уникальным дневник Мухиной делает особая эмоциональность автора и изначальная установка на художественность выражения. В дневнике смешиваются обрывки реального жизненного материала со стремлением Лены описать всё красиво и ярко, она вполне сознательно пользуется художественными тропами и приемами – использует диалоги, включает в текст «рассказы-фантазии» о своем светлом будущем. Все это связывают с желанием Лены заслониться литературой от ужаса действительности.
Цитата:
5 июня, 1941 г.
Вот я и свободна. Сдала физику на хор[ошо]. Недаром я всю ночь сидела над книгой. Итак, впереди заслуженный отдых. Каникулы начались. Здравствуй, свобода.
22 июня 1941 г.
<…> В 2 часа ночи меня разбудил заунывный вой сирены. Мы с мамой быстро оделись, пошли на кухню, было очень тихо, самолетов слышно не было. Потом послышались глухие, отдаленные удары. Мы прижались к друг другу и подумали: «Бомбы!» Но самолетов не слышно, а удары немного приблизились и больше не приближались. Это наши зенитки.
Мы прислушались: зенитки били, били ожесточенно. На дворе завыла сирена, не смолкала канонада зениток, а облака равнодушно плыли по бледному небу, и звезды сверкали местами между ними. Было очень страшно. Через 1/2 часа был дан отбой. Мы с мамой, не раздеваясь, легли в кровать и заснули.
3 января 1942 г.
Ничего нам не остается дальше, как ложиться и умереть. С каждым днем все хуже и хуже. Последние дни единственным источником нашего существования был хлеб. В хлебе мы не имели отказа, то есть я хочу сказать, что до сих пор мы всегда имели возможность получить свой хлеб. Никогда нам не приходилось ждать в булочной, когда привезут хлеб.
А сегодня вот уже 11 часов утра, а хлеба ни в одной булочной нет, и неизвестно, когда будет. Голодные, спотыкающиеся, шатающиеся люди рыскают по булочным с 7 часов утра, но, увы, везде их встречают пустые полки, и больше ничего.
8 февраля 1942 г.
Вчера утром умерла мама. Я осталась одна.
13 февраля 1942 г.
Когда я утром просыпаюсь, мне первое время никак не сообразить, что у меня действительно умерла мама. Кажется, что она здесь, лежит в своей постели и сейчас проснется, и мы будем с ней говорить о том, как мы будем жить после войны. Но страшная действительность берет свое. Мамы нет! Мамы нет в живых. Нет и Аки. Я одна. Прямо непонятно! Временами на меня находит неистовство. Хочется выть, визжать, биться головой об стенку, кусаться! Как же я буду жить без мамы.
Страна: СССР
Дата рождения: 22 ноября 1924 года
Дата начала ведения дневника: 22 июня 1941 года
Начала писать: 14 лет
Умерла: 69 лет
Дневник впервые опубликован: 2015 год
Дневник 14-летней Гали Зимницкой стал известен совсем недавно. Девочке удалось пережить блокаду, однако при ее жизни дневник опубликован не был. Сегодня ее записи – еще одно важное свидетельство о жизни осажденного Ленинграда.
Цитата:
1941, 22 июня
Война! Когда по радио зазвучали тревожные слова, мы с бабушкой Сашетой были одни в квартире. Мама и отчим уехали к друзьям на взморье. Я лихорадочно искала резиновую купальную шапочку и не вникла в смысл слов. Во дворе нетерпеливо галдели ребята, поджидая опаздывающих. День был жаркий и всем хотелось купаться. Бабушка поймала меня за руку и сказала трясущимися губами: «Галюша, война!»
Я прислушалась: «Гитлер… Германия напала… без предупреждения… вероломно…». Тогда я подошла к окну и крикнула: «Ребята, война!». Купаться в этот день мы не поехали.
1941, 11 декабря
Днем в булочной видела ужасную сцену. Мальчишка лет десяти выхватил у старушки пайку хлеба и сразу начал есть. Женщины бросились отнимать, а он лег на пол, лицом вниз, и, не обращая внимания на обрушившиеся удары, доел хлеб на грязном полу.
Самое ужасное в том, что никто не заступился за ребенка. Полежав немного, воришка встал, вытер рукавом слезы и кровь и ушел грязный, оборванный, может быть, совсем одинокий. Сейчас мне его жалко до боли в сердце. Где же я была тогда? Стояла, смотрела и молчала.
1942, 7 марта
Сегодня забежала к своим и сразу увидела пустой диван. Умерла Евгения Трофимовна. С вечера уснула и не проснулась. За столом сидела бабушка и ела суп из воробья. Она нашла на улице замерзшую птичку, ощипала ее и сварила с лавровым листом.
Я заглянула в кастрюльку — какой же воробушек маленький! С собой я принесла кусочек хлеба с котлеткой, положила его перед бабушкой. Она посмотрела на меня и заплакала, потом отщипнула маленький кусочек и заела воробья.
Страна: Чехия
Дата рождения: 16 апреля 1931 года
Умерла: 13 лет
Хана Бради не вела дневника. Единственное, что от нее осталось – чемодан с ее именем, датой рождения и надписью «Сирота». Вместе со своим старшим братом Георгом Хана два года провела в концлагере Терезиенштадт, потом их перевели в Освенцим, в газовой камере которого Хана была убита. Ее брату удалось выжить.
История Ханы стала известна благодаря куратору Центра изучения Холокоста в Токио Фумико Исиока. В 2002 году английская писательница Карен Левин написала биографическую книгу «Чемодан Ханы», ставшую бестселлером. Это превратило чемодан Ханы (как выяснилось позже – его копию) в один из самых известных символов страдания жертв Холокоста.
Страна: Босния
Дата рождения: 3 декабря 1980 года
Дата начала ведения дневника: 1991 год
Начала писать: 11 лет
Дневник опубликован: 1994 год
Дневник сараевской школьницы Златы Филипович – одно из самых известных свидетельств о Боснийской войне. Девочка вела его с 1991 по 1993 годы. Потом ее семье удалось уехать во Францию, и уже в 1994 году дневник был издан. Книга была переведена на множество языков, быстро стала бестселлером и вошла в школьную программу многих стран мира.
Естественно, что дневник сравнивается с дневником Анны Франк, тем более что Злата использовала тот же повествовательный прием – обращение к вымышленной подружке по имени Мимми (подругу Анны Франк звали Китти).
Цитата:
17 мая 1992 г.
Дорогая Мимми! Теперь уже точно: школы больше нет. Война прервала наши занятия, закрыла школы, отправила детей в подвалы вместо классов. Нам выставят оценки, которые мы получили в конце прошлой четверти. Так что я получу табель об окончании пятого класса.
29 июня 1992 г.
Дорогая Мимми,
ТОСКА!!! СТРЕЛЬБА!!! БОМБАРДИРОВКИ!!! ЛЮДЕЙ УБИВАЮТ!!! ОТЧАЯНИЕ!!! ГОЛОД!!! НУЖДА!!! СТРАХ!!! Такова моя жизнь! Жизнь невинной одиннадцатилетней школьницы!!! Школьницы без школы, без удовольствия и волнения школы. Ребенка без игр, без друзей, без солнца, без птиц, без природы, без фруктов, без шоколада и сладостей, кроме небольшого количества сухого молока. Короче говоря, ребенка без детства. Ребенка военного времени.
Я сейчас осознаю, что я действительно живу во время войны, я свидетельница ужасной, отвратительной войны. Я и тысячи других детей в этом городе, который разрушают, который кричит, рыдает, ищет помощи и не находит никакой. Боже, закончится ли это когда-нибудь, буду ли я когда-нибудь снова школьницей, буду ли я опять наслаждаться своим детством?
Я когда-то слышала, что детство — самая чудесная пора жизни. Так и есть. Мне оно нравилось, а теперь ужасная война отнимает его у меня. Почему? Мне грустно. Кажется, я плачу. Я плачу.
20 июля 1992 г.
Дорогая Мимми,
Поскольку я всё время сижу дома, я смотрю на мир через окно. Только на кусочек мира. По улицам шатается множество прекрасных породистых собак. Их владельцам, наверно, пришлось отпустить их, потому что они больше не могут их прокормить. Грустно.
Вчера я видела, как кокер-спаниель переходил через мост, не зная в какую сторону идти. Он потерялся. Он хотел идти вперед, но потом он остановился, повернулся и оглянулся назад. Наверно, он искал своего хозяина. Кто знает, жив ли еще его хозяин? Здесь даже животные страдают. Даже их не щадит война.
Страна: Россия
Дата рождения: 20 марта 1985 года
Дата начала ведения дневника: 25 марта 1994 года
Начала писать: 9 лет
Дневник впервые опубликован: 2011 год
Военный дневник Полины Жеребцовой охватывает более чем десятилетний временной промежуток. И писался он не в середине XX века, а в наше время. Чечня. 1994 год. Первые записи Полина сделала, когда ей было всего 9 лет. Взрослела она в аду. Буквально.
В 1999 году в результате обстрела российскими войсками рынка в Грозном Полина получила серьезное ранение в ноги. Сегодня она занимается журналистикой и правозащитной деятельностью. С 2013 года живет в Финляндии.
Цитата:
26.03.1994 г.
На день рождения, 20 марта, мама купила торт с орехами. Мы были в центре. На площади много людей. Люди кричали. Были дедушки с бородами. Они бегали по кругу.
Ленин раньше стоял в калошах. Памятник. Потом его скинули, а калоши остались.
Зачем люди кричат? Чего просят? Мама сказала:
– Это митинг!
19.10.1994
Взрослые говорят, что на город идут танки. Русские. Ельцин объявил нам войну, чтоб ему!
Дедушка в больнице. Я боюсь, когда бомбят. Я и мама продаем газеты. Они плохо продаются. Один раз я даже просила милостыню с мамой, один раз сама. Руку протягивать не стыдно, стыдно смотреть на людей. Купили лекарства на эти деньги.
21 января 1995 г.
Я сижу в коридорной нише на матрасе. Вокруг стрельба. Бьют прямо по дому.
Вчера я спала дома у тети Вали. Она разрешила. У нас негде спать. Все спят на полу и на диване.
Некуда ноги положить.
Почему началась война? Мы ходили с мамой на Марш Мира, осенью.
Мы не хотели, чтобы война начиналась.
Сегодня мы насобирали большую коробку кусков от снарядов. Это осколки.
Поставили на стол.
Это — «сувениры» войны.
П.
26 января 1995 г.
Многие люди убиты и ранены.
Соседку с нашего дома ранило в ноги. Они опухли. В соседнем доме дяде оторвало руки. А когда мы прятались в нише при обстреле, за окном попали в машину снарядом. Машина хотела в «беженцы» уехать из города. Там был мужчина, женщина и дети. Женщина стала сильно ранена, а другие сразу погибли.
Женщина кричала-кричала, а потом тоже умерла. А я уши закрыла руками и лежала на полу. Я не могла слушать, как она ужасно кричит. Потом сказали, что она была беременная. Их тела унесли. От машины ничего почти не осталось.
Мама сказала, мне не надо смотреть.
Поля.
25 октября 1999 г.
Я плачу. По вечерам моя раненая нога болит сильнее. И со второй ногой непорядок! Царапины на ней воспалились! Припухли.
Мама утешает:
– Прививку сделали. Это пыль попала. Пройдет!
Все дни соседи из дома напротив ходили в центр по ночам. Среди них были Сулейман и его жена Золина. Многие описывают большую ракету без хвоста. Говорят, что там, где она лежит, сильная радиация!
В городе много иностранных корреспондентов. Сумели пробраться! Кто-то счетчиком замерял излучение. Люди специально приезжают на рынок, смотреть «ракету-смерть».
Я прошу маму:
– Уговори соседей свозить меня туда! Хочу узнать, как выглядит гадость, которая принесла мне боль.
Российская сторона отказывается комментировать обстрел рынка. Но у чеченцев таких огромных ракет нет. Говорят, тех, кто был вблизи ракеты, разорвало на кусочки, и теперь родные узнают их по частям вещей: пуговицам, заколкам и кусочкам одежды.
Страна: СССР
Дата рождения: 25 декабря 1918 года
Дата начала ведения дневника: 8 октября 1932 год
Начала писать: 14 лет
Смерть: 75 лет
Дневник впервые опубликован: 2003 год
Дневник Нины Луговской не военный. Однако он написан во время становления тоталитарного государства в СССР, когда даже в отсутствие войны с внешним врагом в обществе торжествует военная логика. Нина вела дневник с 1932 по 1937 годы.
В 1937 году вместе с матерью и сестрами она была приговорена к пяти годам заключения. Наказание отбывала на Колыме. Луговскую обвинили в заговоре, целью которого было убийство Сталина. Основанием стали строчки из дневника девочки, в которых она мечтала убить советского вождя, тем самым отомстив за отца, который не раз подвергался ссылкам на Север.
Цитата:
5 ноября 1932 г.
Сегодня нас погнали маршировать по улицам, что меня разозлило донельзя, и еще больше раздражало бессилие, в котором я находилась. Идти по грязной холодной земле, в сыром тусклом свете осеннего дня, постукивать на остановках замерзшими ногами и ругать советскую власть про себя со всеми ее выдумками и хвастовством перед иностранцами… и морщиться от разноголосого и нестройного пения. Я твердо решила не идти на демонстрацию, и это отчасти немного успокаивало мое оскорбленное самолюбие.
24 марта 1933 г.
Несколько дней я подолгу мечтала, лежа в постели, о том, как я убью его. Его обещания, диктатора, мерзавца и сволочи, подлого грузина, калечащего Русь… Я в бешенстве сжимала кулаки. Убить его как можно скорее! Отомстить за себя, за отца.
31 августа 1933 г.
Странные дела творятся в России. Голод, людоедство… Многое рассказывают приезжие из провинции. Рассказывают, что не успевают трупы убирать по улицам, что провинциальные города полны голодающими, оборванными крестьянами. Всюду ужасное воровство и бандитизм.
А Украина? Хлебная, раздольная Украина… Что сталось с ней? Ее не узнаешь теперь. Это вымершая, безмолвная степь. <…> Там и сям виднеются вымершие, пустые деревни. Украина разбежалась. Упорно и безостановочно стекаются беженцы в крупные города. Не раз их гнали обратно, целыми длинными составами туда – на верную смерть. Но борьба за существование брала верх, люди умирали на железнодорожных вокзалах, поездах и все же добирались до Москвы.
Но как же Украина? О, большевики предупредили и это несчастье. Те незначительные участки земли, засеянные весною, убираются Красной армией, посланной туда специально для этой цели.
30 декабря 1934 г.
После убийства Кирова в Смольном <…> прошло уже много дней. Много передовиц в газетах кричало об этом происшествии, и много докладчиков-попугаев и советских шкурников с пафосом, потрясая кулаками, кричало над головами рабочих «Добить гадюку!», «Расстрелять предателя, который трусливым выстрелом вырвал из наших рядов» и т. д. И много так называемых советских граждан, потерявших всякое представление о человеческом сознании и достоинстве, по-скотски поднимали за расстрел руки.
И трудно поверить, что в двадцатом веке в Европе есть такой уголок, где поселились средневековые варвары, где с наукой, искусством и культурой так странно уживаются дикие, первобытные понятия. До начала следствия, когда еще не знали ни о какой организации, было убито уже сто с лишним человек, белогвардейцев, только за то, что они, белогвардейцы, имели несчастье находиться на территории СССР…
Почему сейчас никто не скажет прямо и откровенно, что большевики – мерзавцы? И какое право имеют эти большевики так жестоко, так своевольно расправляться со страной и людьми, так нахально объявлять от имени народа безобразные законы, так лгать и прикрываться потерявшими теперь значение громкими словами «социализм» и «коммунизм»?
30 января 1935 г.
Даже школы – эти детские мирки, куда, кажется, меньше должно было бы проникать тяжелое влияние «рабочей» власти, не остались в стороне. Отчасти большевики правы. Они жестоки и варварски грубы в своей жестокости, но со своей точки зрения правы. Если бы с детских лет они не запугивали детей – не видать им своей власти как ушей. Но они воспитывают нас безропотными рабами, безжалостно уничтожая всякий дух протеста…
8 октября 1936 г.
<…>
Женщины так односторонне и узко развиты, а мужчины, даже самые посредственные, отлично умеют всем интересоваться. Бесспорно, здесь играет видную роль ужасное наследство, которое оставило нам старое поколение. А может быть, женщина просто глупее? Это тяжелый вопрос для меня. Даром ничего не получишь, необходимо добиваться равенства с мужчинами. А разве мы, женщины, добиваемся?!
Мы сидим в своей грязной яме, вырытой десятками веков, и кричим фразы, которые для нас «придумали» мужчины: «Да здравствует равноправие», «Дорогу женщине». Никто из нас не дает себе труда подумать о том, что это только фразы, часть успокаивает этими словами свое женское самолюбие, а другую часть (и большую) просто не оскорбляет такое положение. Что мне делать, чтоб прервать этот заколдованный круг?
Прошлые мои школьные товарки были несколько серьезней нас, но от них за три версты несло мертвечиной и школьной муштрой, они умели говорить живо об уроках, причем страшно узко, они могли каждую перемену с трепетом ожидать урока и дрожать на опросе. Я не могла и не хотела терпеть этой казенной мертвечины и потому бросалась в объятия глупости, хулиганства и легкомыслия.
О, как я прекрасно понимаю мальчиков! На их месте я презирала бы девочек, я бы не разговаривала с ними.
Источник