— Береги пулю в стволе. Первого заколи, второго застрели, третьего заколи.
Генералиссимус Суворов.
Если меня кто-то спросит, какой способ боя, с моей точки зрения, самый страшный — я без колебаний отвечу: это — тактика линейной пехоты. Европа и Россия. Восемнадцатый — середина девятнадцатого века. Страшнее этого, с моей точки зрения, нет ничего.
Почему же?
Понимаете ли, в битвах прежних веков, с одной стороны, солдат был хоть как-то прикрыт доспехом (который давал если не защиту, то, по крайней мере, иллюзию таковой), а с другой — оружие было еще не таким мощным. И ружья стальную броню пробивали не всегда, и пушки для полевой войны еще не слишком годились — тяжеловаты да слабоваты.
Воин в доспехах, дерущийся холодным оружием, имел на самом деле неплохие шансы выжить. Я не говорю «уцелеть», но в целом средневековые баталии отличались сравнительно небольшим процентом погибших. Зато было очень много раненых. В основном — с переломами ребер, рук и ног.
(Да, из этих раненых потом многие умирали, но все же, все же, все же…)
Но с совершенствованием порохового оружия и массовым переходом на линейную тактику доспехи исчезли. В них больше не было никакого прока.
В войнах будущего солдат окажется таким же беззащитным перед пулей (по крайней мере, до изобретения кевлара), но получит возможность зарываться в окопы, прятаться, укрываться за камнями и другими естественными препятствиями, в конце концов, бежать на врага, сокращая время пребывания в простреливаемой зоне. Всех этих возможностей в эпоху линейной тактики он был лишен.
Почему? Да потому, что главное — залп!
Смысл линейной тактики
Ружья в «наполеоновскую эпоху» уже были достаточно мощными, чтобы с 30 м пробивать стальную кирасу, а с 40 м — железную. Но прицельных приспособлений у них все еще не было. И были ружья обычной пехоты гладкоствольными (почему так — отдельный сказ).
Соответственно, прицельно стрелять из них на дистанцию дальше 30 метров не было никакой возможности. Да и попасть в цель размером с человека одиночным выстрелом были шансы только метров с 15. Именно поэтому стреляли залпом. Рота строилась в 3 или 4 шеренги (смотря по чьему уставу), вначале бил первый ряд, потом второй, и за ним — третий (пока перезаряжался первый).
Самому опытному солдату на перезарядку надо было не меньше 20 секунд. А растеряше-новичку — куда больше.
В этих условиях одиночные выстрелы были бессмысленными. Шанс поразить врага — такой же строй — был только при стрельбе всей шеренги залпом.
И смысл мастерства пехотного офицера заключался главным образом в том, чтобы угадать тот единственный момент между «слишком далеко для стрельбы» и «слишком близко, нам капец!»
Что происходило после залпа?
Помните фильм «Патриот» с Мэлом Гибсоном в главной роли? Сыновья главного героя пошли воевать с англичанами — только бывшие колонисты сражаться с обученной европейской армией ну совершенно не умели…
Американцы стреляют с максимальной дистанции. В английских шеренгах падает лишь несколько человек, а остальные — идут. Движется шеренга красных мундиров — молча, методично, в ногу, как строй роботов. Янки в синих куртках лихорадочно перезаряжаются — но не успевают. И англичане, приблизившись вплотную, скашивают их одним залпом, как мишени в тире.
Это очень, очень, очень страшно — видеть методично движущуюся на тебя смерть, видеть дуло, уставленное тебе в грудь, практически видеть палец, жмущий на спусковой крючок — и не иметь никакой возможности отойти. Спрятаться. Укрыться. Потому что для этого надо бросить строй — а это военное преступление. Тебя застрелит твой же командир.
Вообще в реальности в такой ситуации — когда шеренга отстрелялась, а враг был уже вплотную — звучала одна из двух команд. Либо «Отступление» для перезарядки, либо «Примкнуть штыки!». Русская пехота, например, после залпа обычно переходила в штыковую, пока враг не опомнился.
Штыковая атака вообще считалась «визитной карточкой» русской армии. На то свои причины были — играть в маневрирование на поле боя русские часто не имели возможности из-за недостатка патронов. Слабым местом российских войск было, увы, как раз плохое снабжение. То же самое, кстати, относится к австрийской армии.
Поэтому любимые «чудо-богатыри» Суворова и Кутузова, дав один залп со средней дистанции, обычно переходили в лобовую атаку, пока охреневший враг, пытаясь хоть что-то разобрать в густом пороховом дыму, не опомнился. И это было, наверное, еще страшнее, поскольку шансов отбить ружьем узкий граненый штык, летящий тебе в грудь, очень мало. Здесь расчет на слепую удачу, ярость и нахрап. В первую очередь — нахрап.
А достигалась такая необычная, по современным меркам, способность людей идти в упор на собственную смерть простым и понятным способом — лютой муштрой, которая все мысли из головы выбивала напрочь, сохраняя только способность подчиняться командам — как у собачки…
Поэтому лично для меня ни одно из сражений даже Второй мировой войны не сравнится по квинтэссенции ужаса с тем, что приходилось переживать солдатам линейной пехоты…
Источник