Русскую государственность сформировал уникальный комплекс факторов. Сначала она возникла как завязанные на транзитную торговлю фактории викингов, в которых те жили отдельно, а балто-славяно-финно-угорские племена — отдельно. Система с момента своего появления дистанцировалась от общественных интересов, существовала как самодостаточная, лишь отдельными аспектами своей жизнедеятельности связанная с широкими массами окружающего общинного населения. При иге же и после скудость прибавочного продукта в земледелии, изъятие которого требовало установления жёсткой централизации, сопровождалось разрастанием единственной опоры власти — военно-бюрократического аппарата.
Историки, социологи, антропологи и гуманитарии до сих пор не могут прийти к одному выводу, почему в России сложилась уникальная Система власти, не встречающаяся ни в Европе, ни в Азии, ни в мусульманском мире. Историк Владимир Егоров в кратком обзоре показывает, какие факторы формировали государственность в России («Цивилизационные предпосылки политической и социально-экономической эволюции России», Вестник Московского государственного областного университета, №3, 2018).
Время викингов на Руси
Социально-экономические и политические предпосылки образования древнерусского государства были связаны не с закономерными процессами, происходившими внутри славянского кровно-родственного сообщества, а с внешними факторами. Таким фактором стало включение волжско-окского и днепровско-волховского речных путей в трансевропейскую торговую систему, сформировавшую полиэтничную балтославянскую общность. На всём протяжении товарного трафика (основным предметом которого стало куфическое серебро), связавшего Европу и Восточный халифат, были образованы военно-торговые фактории (города эмпории), контролировавшие и регулировавшие его бесперебойное функционирование. Эмпории притягивали к себе поликультурное население пассионариев, пренебрегавших мирной обстановкой и оседлым образом жизни.
Вполне естественно, что в силу своей военной и судоходной подготовки доминирующее положение в городах эмпориях занимала норманнская элита (варяги, викинги). И варяги, и восточно-европейские племена «находились в VIII–IX вв. приблизительно на одном уровне социального развития. В этих условиях норманны, разумеется, не могли принести славянам ни более высокой культуры, ни государственности. Зато одностадийность развития способствовала более легкому общественному синтезу пришельцев и аборигенов (славян и фино-угров).
Сложившаяся на пути торгового транзита система городов эмпорий предполагала стройную организацию, характеризующуюся наличием княжеской власти, объединявшей равных в социальном статусе дружинников, единого центра – её модератора, в качестве которого в силу своего центрального положения выступил Киев. Мотивами, питающими заинтересованность и добровольную интеграцию славянских и финно-угорских племён в военно-торговую организацию Киевской Руси, являлись потребность в сбыте и обмене спорадически возникающих небольших излишков от хозяйственной деятельности (воска, пушнины, вязиги и т.д.) и участие в широкомасштабных военных кампаниях, дающих возможность обретения трофеев. В остальном древнерусское государство представляло собой конгломерат княжеско-дружинных сообществ, с одной стороны, и общностей аборигенов (славян и финно-угров), с другой, сохранявших культурную автономию и имевших собственных предводителей.
Таким образом, несмотря на добровольную передачу отдельных функций управления (прежде всего судопроизводства и военной организации) княжеско-дружинной знати, славянское общество функционировало в параллельном, автономном эмпориям направлении цивилизационного развития. Сформировавшиеся вотчинные угодья дружинной знати не являлись земледельческими, а, скорее, представляли собой охотничьи угодья, сосредоточивавшие табуны лошадей и обслуживавших их рабов-холопов. Земледельческое хозяйство не могло являться приоритетным во владениях дружинной знати уже потому, что зерно в силу невозможности транспортировки на большие расстояния не могло быть предметом масштабных торговых операций. Таким образом, исторические условия генезиса древнерусской государственности определяли особую конфигурацию отношений общества и нарождавшихся властных институтов.
Во-первых, государство с момента своего появления значительно дистанцировалось от общественных интересов, существовало как самодостаточная система, лишь отдельными аспектами своей жизнедеятельности связанная с широкими массами окружающего общинного населения. Во-вторых, в условиях отсутствия социальной дифференциации как в городах-виках, так и в среде аборигенных племён славян и финно-угров единственной основой государства могла быть только военная организация, привнесённая его варяжским компонентом. Дальнейший ход отечественного социального процесса лишь утвердил и институционализировал заложенные в древней истории тенденции: размежевания государственных и общественных интересов, стремления власти опереться на всё возрастающую силу военно-бюрократической машины, развития ментального представления населения о добровольном делегировании государству части присущих ему прав и свобод и в связи с этим «стихийного демократизма».
Русь при татаро-монголах
При всей многозначности проблемы последствий татаро-монгольского господства следует указать, что номады существенно повлияли на дальнейший ход социально-политического развития России. Во-первых, историческое соперничество между вечевой демократической и княжеской центральной властью завершилось в пользу последней. Ордынский ярлык, вручаемый князьям как символ права на управление русскими землями, подкрепляемый военным могуществом татарской конницы, стал весомым аргументом княжеского доминирования в отношениях с вече и «земской» администрацией (посадниками, воеводами, тысяцкими и т.д.). «Монгольское владычество отняло у этих «парламентов» (вече), — пишет Э.Каррер д’Анкосс, — всякий смысл для их существования, и они исчезли».
Татаро-монгольское иго инициировало социальный раскол славянского и финно-угорского общества. Князь и его окружение, стремясь переложить основную тяжесть «выхода» на плечи общинников, вынужденно занимали протатарскую, антинародную позицию. Дистанцирование княжеско-дружинной власти значительно увеличилось. Складывавшаяся под влиянием татаро-монгольского присутствия политическая система приобретала деспотический характер.
Дело в том, что центром формирования государственности, идущей на смену Киеву и разрозненным политическим центрам вечевого периода, стал северо-восток Русской равнины (конкретнее, две соперничающие столицы — Москва и Тверь), куда перемещались значительные массы земледельческого населения южных и юго-западных земель. Историки высказали много гипотез относительно того, почему именно Москва стала центром нарождавшегося государства с доминировавшей земледельческой отраслью общественного хозяйства на самой непригодной для земледелия территории. Более корректно выглядит концепция, предложенная А.Горским, который считает, что естественно-природные условия северо-востока Руси, не позволявшие содержать на этой территории сколько-нибудь масштабного оккупационного конного контингента, создавали вокруг Москвы более благоприятную среду обитания.
Однако на северо-восток переселялось земледельческое население, которое продолжало заниматься земледелием в самых неблагоприятных условиях. Вследствие этого производимый здесь прибавочный продукт был настолько скудным, что его изъятие на нужды нарождавшейся государственности требовало избыточной централизации и жёсткости, что в конечном итоге предопределило деспотический характер московской власти. «Нигде в Европе, — пишет Э.Каррер д’Анкосс, — сельское хозяйство не было на протяжении столетий столь малопродуктивным, недостаточным, как в России, несмотря на огромные пространства, чтобы прокормить население».
Таким образом, основными последствиями татаро-монгольского завоевания стали институционализация централизации политической системы и формирование деспотического характера государственной власти, интересы которой на протяжении всей последующей истории Отечества, во-первых, являлись приоритетными, во-вторых, не интегрировались с общественными и, в-третьих, не имели ни моральных, ни законодательных ограничений и подчиняли себе всё без исключения стороны жизни социума, включая личное пространство каждого россиянина.
Русь при крепостничестве
На месте Золотой Орды возникла новая — Российская империя, но культурно-цивилизационную и организационно-практическую преемственность новой империи от старой нельзя назвать впечатляющей. Не было у московских князей необходимых навыков управления, не было китайских и других иноплеменных компетентных советников, которые стояли у истоков великой монгольской империи. Не было материальных ценностей, конфискованных у побеждённых народов. Не было квалифицированных мастеровых, насильственно собранных из числа тех же народов для устроения центра империи, промышленности, обслуживания государственного аппарата. Не было кочевников — социального слоя, самим своим предыдущим развитием приспособленного к постоянной территориальной мобильности, готового стать связующим звеном для передачи информации и материальных ценностей. Не было самой природой приготовленных хороших дорог. И многого другого чего не было.
Но самое главное, не было развитого производства и обмена, дающих возможность концентрировать деньги. Не было иноземных купцов, таможенные сборы с которых наполняли казну. Поступления в казну от внутренней торговли также были незначительны: торговля была слабо развита, расстояния — большими, дороги — плохими. Не было навыков контроля за производителем, да и ремесленное производство в сравнении с Западной Европой было крайне слабо развитым.
Земледельческая хозяйственная специализация территории реципиента новой государственности определила встречный государственной централизации вектор генезиса феодализма. Основная масса населения, занявшего Северо-Восточную Русь, занималась подсечно-огневым кочевым земледелием, которое требовало массовой вырубки лесных массивов. После эксплуатации участок, отвоёванный у леса, мог снова восстановить прежние качества только через сорок лет. Мало того, уже использованные после вырубки пространства в лучшем случае вторично зарастали подлеском, а большей частью (в зависимости от гидрологических особенностей) превращались в болота и гнилостные водоёмы. Совокупность факторов: «малый ледниковый период», наступивший с XV в., и рост населённости — обусловила социально-экономический кризис земледельческой цивилизации Северо-Восточной Руси.
Исчерпание возможностей подсечно-огневой системы, начавшееся в XV в., сопровождалось болезненным переходом к пашенному земледелию. Проблема заключалась в том, что свободный кочевник-земледелец, выходя в ополья, уже не мог трансформироваться в свободного фермера, владевшего на правах частной собственности возделываемой землёй. Земля к тому времени (и это зафиксировано в Судебнике 1497 г.), по монгольскому праву, принадлежала прежде всего государству и, по принципам распоряжения, вотчинным владельцам (боярам и монастырям). И даже укоренившись на «чёрных землях», крестьянин не становился собственником обрабатываемой пашни, а следовательно, лишался стимула к созданию интенсивного хозяйства, рыночных отношений и, по сути, оставался оседлым кочевником.
Такое положение дел обусловило, во-первых, деспотический характер российского феодализма, исключавшего иные, кроме внеэкономических, репрессивных, методы взимания ренты, что абсолютно соответствовало идущему сверху процессу абсолютизации власти и установлению крепостного порядка; во-вторых, скудость прибавочного продукта основной отрасли экономики, изъятие которого требовало установления жёсткой централизации, сопровождав шейся разрастанием единственной опоры власти — военно-бюрократического аппарата — и становлением охватывающей все слои общества крепостной системы, в которой дворяне и даже самые знатные сановники обременялись обязательством перед государством и в отношении последнего являлись такими же холопами, как и простой крестьянин.
Таким образом, качественные черты новой московской государственности, основу которой составляли национально особенные феодальные отношения и крепостная система, обусловили не просто качественные черты российского этоса: индивидуальную пассивность, трудовую апатию, безинициативность в обустройстве быта и личного хозяйства и т.д. – но и устои, сыгравшие определяющую роль в формировании социально-экономического строя в целом.
Источник