«Мы, когда утром через проходную проходим, молимся. Чтобы живыми и здоровыми вернуться домой. Бабы на себе мешки с порохом целый день таскают. Туда-сюда. А мешок этот нередко больше ее самой весит. И везде, представляете, даже в туалетах, эти мешки с порохом, случись опять что, мы все там поляжем», — из откровений работников Тамбовского порохового завода.
Увечные, слепые, обожженные, с ампутированными конечностями и покореженными лицами — десятки пострадавших на этом заводе работяг не привыкли жаловаться. А мертвые — так и вообще ничего не скажут.
В очередной раз пороховой завод под Тамбовом полыхнул 11 марта 2016 года. Шесть человек оказались в эпицентре взрыва. Люди умирали один за другим, но не сразу, похороны и поминки растянулись в городе на целую неделю, не давая забыть и промолчать…
Государственное предприятие федерального значения и прямого подчинения Москве, Минпромторгу. С грифом «совершенно секретно».
Видимо, отдаленность от центра и позволила руководству завода считать себя отдельным государством в государстве и не разглашать то, что творился на этом заводе с людьми все последние годы.
Мартовская трагедия, когда погибли пять человек и один до сих пор в реанимации, произошла ровно через полгода после предыдущего взрыва, 30 сентября 2015-го. Тогда сгорели заживо двое, и еще трое остались инвалидами. Вину списали на погибшего 25-летнего Юрия Подколзина. Пресловутый человеческий фактор.
Якобы Юрий, проработавший на заводе шесть лет, перед сменой выпил бутылку водки, а затем покурил в опасной близости от пороховых складов. Бычки с зажигалкой были найдены рядом с его трупом. Друзья Юрия уверены, что их подбросили: «Рабочая роба у Юры сгорела вся, температура горения достигала нескольких тысяч градусов. Как могли уцелеть окурки и зажигалка, которые якобы доказывают его вину?».
Второго погибшего, 22-летнего ученика рабочего Диму Федяева, хоронили всем городом. О Юрии Подколзине предпочли забыть.
— Я не верю, что мой сын полный дурак, закурил на фазе, там, где опаснее всего, он отлично знал, что такое порох! — 65-летний Владимир Александрович Подколзин всю жизнь проработал на том же заводе. Сюда и своего младшего Юрия после армии пристроил. Старший-то у Подколзиных шебутной, зато Юрка всю получку до копеечки приносил матери.
Все двадцать тысяч ежемесячных рублей, что платили им в хорошие времена. То есть — до того, как в апреле прошлого года по распоряжению дирекции рабочим разом снизили заработанную плату, срезали тарифную сетку, с июля 2015-го убрали премии. А затем — лишили надбавок за вечернюю смену и за вредность, сократили сверхурочные и заставляли месяцами работать без выходных. Кризис, говорят, кто не хочет — тот может увольняться.
«Как я теперь докажу, что мой Юрка ни в чем не виноват?» — за прошедшие полгода этот цветущий мужчина превратился в старика, грузного, с трудом встающего со стула. «Вслед за Юркой теперь. Кому мы с матерью нужны? Нет, нельзя, — вдруг спохватывается Владимир Александрович. — Мне еще жить надо, чтобы доказать свою правоту».
Собрание рабочих после взрыва
По результатам анализов у Юрия Подколзина якобы действительно нашли алкоголь в крови. При этом на выплату страховки ему, вернее, его родителям, не стоило рассчитывать и по другому поводу. Он не был женат и у него нет иждивенцев. Мать с отцом иждивенцами не считаются. Согласно условиям коллективного договора, им должны были выплатить оптом получку за минувший год. Но… запамятовали. Лишь 11 марта, после очередного взрыва и перед приездом проверяющих из Москвы (вот ведь как совпало!) старшему Подколзину позвонили из бухгалтерии: «Приходите за деньгами!»
Накануне визита комиссии Минпромторга остальным рабочим тоже сподобились, наконец, выплатить зарплату. Обычно ее здесь задерживают на несколько месяцев. Подсудное вроде бы дело! Но люди ни с кого и ничего давно не требуют. Прямо по Булгакову. И им в ответ никто и ничего не дает. Обходятся как-то: на подножном корму, огороды растят.
«Я лично говорил рабочим: что вы ноете, что вам деньги задерживают? Пишите заявление в прокуратуру. Это ж уголовная статья. «Нет, говорят, мы боимся. Вот покатим бочку на директора, а он нас вообще выгонит, — рассказывает Алексей Плахотников, глава Котовска, города-спутника, на территории которого и находится Тамбовский пороховой завод. — Жалко, конечно, людей и то, что они не умеют требовать, что им положено по закону. И поэтому с ними прежнее руководство завода делало все что хотело…».
Из рассказов рабочих:
«Работали мы последние годы обычно без света. Директор сказал, что должна быть во всем экономия. Принесем фонарики и ими цех освещаем… Директор доволен, хвалит нас».
«Спецодежду велели самим покупать. Она особая должна быть, без синтетики: трусы, лифчик, нательное белье, роба х/б… И еще ботинки полностью из натуральной кожи. Раньше нам все это выдавали бесплатно. А откуда мы это сейчас возьмем? Да еще и за свои кровные. Поэтому некоторые ходят на свой страх и риск в том, что запрещено, но дешево…»
«У меня мама 37 лет проработала на заводе. Ей еще и шестидесяти лет не было, когда она умерла. Ровно год назад — тоже в марте. 13 диагнозов поставили, что только у нее не болело. В детстве, бывало, приходит домой, от нее химикатами пахнет, а под ногтями черным-черно от пороха. Она его пилочкой выковыривала, а мы как пистоны поджигали. Счастливые были! Это завод маму убил. Я точно знаю».
«Мы же без респираторов работали, надышимся эфиром и этиловым спиртом. Пьяные не пьяные, но дурные. Однажды авария в одном из цехов произошла. Спирт льется, дышать нечем. Девочка-ученица оторопела, не соображает ничего, спасибо, более опытная работница глаза себе фуфайкой закрыла, вытолкала ее вон… Обошлось. Ночью, если я не со смены, без запаха эфира трудно засыпаю. Привыкла к этой гадости уже. Когда на Юрку Подколзина покатили, будто он поддатым был, еще подумала — вдруг его анализы наш заводской этил показали? Как считаете, может такое быть?»
Жизнь на пороховой бочке
Город Котовск, как и сам пороховой завод, возник сто и один год назад, в 1915-м. По велению его величества Николая Второго.
Порох нужен всегда и везде. И в мировую войну, и в гражданскую. После низвержения царизма целевым набором потянулись сюда передовые комсомольцы.
Сам завод соседствовал со старым кладбищем. Приграничная колючая проволока отделяла мир мертвых от мира живых, красноармейцы с острыми штыками обходили по периметру эти владения. Искали диверсантов и шпионов. Впрочем, серьезные репрессии обошли завод стороной. Думающей интеллигенции здесь было не так уж и много, а трудяги о смысле жизни и несправедливости бытия не очень-то размышляли.
В конце 30-х городок переименовали в Красный Боевик, затем кому-то пришло в голову, что в Гражданскую войну мимо проходил легендарный комдив Котовский, и городок переименовали уже в Котовск. И главная улица в нем стала — улица Котовского. На ней я и жила…
Сколько себя помню, по вечерам смотрела из окна на единственную дорогу, что вела из нашего городка через леса в областной центр, и мечтала, что когда-нибудь уеду отсюда. Навсегда.
Девочки и мальчики, те, кому не удалось вырваться в большой мир, шли на завод. Молоко за вредность. Неплохая по прежним меркам получка два раза в месяц, причем разнорабочим нередко платили даже больше ИТР. Ранний выход на заслуженный отдых — женщины могли оформить пенсию с 45 лет, мужчины с 55. А потом — на огороды сажать картошку и растить внуков до самого конца. И ни о чем не думать: только знай себе выполняй инструкции.
В оттепель секретность Котовска разбавили полуправдой. Типа расположен здесь не оборонный завод союзного значения, которых в стране всего два, а самое что ни на есть мирное производство пластмассовых неваляшек — ванек-встанек.
В перестройку рабочие тащили с родного разваливающегося предприятия все, что плохо лежало: от неваляшек до взрывоопасного тротила. По этому поводу, вспоминают старожилы, даже было возбуждено уголовное дело. Но чаще выносили обычный спирт. Надо было на что-то жить, что-то пить…
Кладбище разрослось, и селились там отныне мои ровестники. Кто умер от наркотиков, кто — от водки, кто погиб в первую или вторую чеченские…
Новые войны воскресили завод. Пошли косяком многомиллионные госзаказы. Тем не менее модернизация в XXI веке и не ночевала. Только в проходной сделали евроремонт. До сих пор используется ручной труд, стоит допотопное оборудование прошлого века. Так как электровоз, на котором отвозили порох, поломался, то бабы собственноручно набивают 30-килограммовые мешки взрывчаткой, волокут их на своем же горбе на склады — по две тонны за день, вот и вся логистика. Надрывают пупы.
«Мешка», «сушка», «сортировка», «калибровка» — услышав эти слова, рабочие прикладывают палец к губам: тссссс! Враг не дремлет! Это секретная информация.
Несекретно то, что сразу же после взрыва 11 марта, когда большинство пострадавших были еще живы, местная власть распорядилось заранее расчистить почетные козырные места на новом кладбище и выделить большой участок под коллективную могилу. Ожоги по 98% — это как приговор. Четырех погибших похоронили вместе, а пятого увезли на родину в деревню…
Директор завода Александр Козлов
Без руки, без глаза, без головы…
Сразу после последнего взрыва на территорию завода даже не пустили представителей администрации города. Типа мы — предприятие, напрямую подчиняющееся Москве, поэтому никто чужой сюда не войдет. Скорее всего, такое демонстративное пренебрежение говорило об одном: руководство завода испугалось.
Да, последние лет пять, с тех пор как пришел новый директор Александр Козлов (кстати, профессионального отношения к производству пороха не имеющий, так как у него непрофильное образование), город постоянно сотрясали ЧП. Такого количества происшествий с человеческими жертвами здесь не было за всю советскую власть.
В 2010-м произошла разгерметизация оборудования для прессовки пороха, ученику аппаратчика Павлу Мухину оторвало голову.
В июле 2012-го при взрыве погиб ветеран производства Александр Левшин.
В 2013-м убило слесаря Михаила Половинкина: отлетевший железный болт попал ему в голову, его напарник ослеп на один глаз. В августе того же 2013-го был обнаружен труп слесаря Лаврушкина, который чистил канализационный ручей штыковой лопатой и утонул.
В январе 2014-го насмерть отравилась смесью воды и этилового эфира 49-летняя работница Татьяна Платошина…
Кому-то повезло больше. Так в ночь на 1 декабря 2014 года «всего лишь» лишилась руки 27-летняя Ирина Левина. В разговоре со мной она заплакала только раз: «Сынишка уже второй год просит у Деда Мороза, чтобы вернул маме руку…»
Ирину обвинили в том, что она чуть не по своей инициативе нарушила технику безопасности. «Я на прессе работала. Мне бригадир приказал очистить поршень от пороховой пыли. Это не входило в мои обязанности. Ну а как бы я отказалась? Я не знала, что манжетка, которая держит поршень, порвана, и утром этот поршень уже падал. Его палкой подперли. Взяла тряпку сырую, правой рукой держалась за поручень, а левой полезла протирать… А поршень как рухнет, и кисть мою левую прихватил. А там давление 400 атмосфер. Я чувствую, что кисть оторвало и дальше руку затягивает».
Полтора часа, что Ирина провисела на прессе, пока искали руководство и главного механика, который мог бы остановить оборудование, она была уверена, что все это ей только снится. «Я думала: главное, не потерять сознание, а то напишут потом, что я напилась до невменяемого состояния. У нас, если что случается, то все и всегда пьяные или обкурились».
Из больницы Ирина вышла через полтора месяца, в конце января. В съемную квартиру, платить за которую было нечем. Пошла к руководству, чтобы хотя бы на первое время попросить беспроцентную ссуду. «А директор как принялся орать, что я сама во всем виновата, что мне никаких денег давать не обязаны. Даже и в долг. И еще один его зам издевательски заявил: «Что это ты такая красивая вообще на завод пришла?» Представляешь, я видела снимок своей руки, то, что осталось, там кисть как разбитое стекло на автомобиле — в мелкую сеточку и кожа чулком слезла. А начальник участка, который заставил меня на поршень лезть, отделался условным сроком».
Моральной компенсации Ирине Левиной выплатили по суду 320 тысяч. Положили третью группу инвалидности, то есть работать она может. И только через год Ирина случайно узнала, что ей обязаны выдать еще и страховку. Миллион с лишним рублей. Ее просто об этом вовремя не проинформировали.
«Хочу квартиру купить на этот миллион, — радуется она. — Для меня это такая огромная сумма! Протез тоже дали от завода, но я в нем ходить не могу… Только в детскую поликлинику и в садик за сыном, чтобы детишек не напугать. У меня рука от него преет и гниет. Дешевый потому что».
Ирина Левина
Год спустя (после травмы у Ирины Левиной) практически без руки осталась и другая работница, Екатерина Шарапова. Осенью 2015-го ей оторвало палец, обездвижило кисть. Екатерина вот уже четыре месяца находится на больничном, но уверена, что вернется на родной завод. А куда еще?
«И это лишь самые громкие случаи, о мелочах мы даже не заикаемся», — рассказывает активистка Ирина Барымова, одна из тех, кто пытается поднять сейчас тему небезопасности порохового завода на федеральный уровень, провести в городе хотя бы митинг. Надо хоть с чего-то начинать. Надо заставлять людей задуматься о себе, своем здоровье и жизни, своих правах — а кто иначе будет обо всем этом думать?
Ирина вместе с подругами уверена, что вся проблема в нарушении техники безопасности. Что старый порох (еще довоенный, как говорят), который используют на заводе в пятом цеху, том самом, где произошли две последние аварии, утилизируют с несоблюдением положенных правил. Вместо того чтобы уничтожить, снова пускают в дело. Это все слухи, конечно, но, судя по тому, что творится на предприятии, доля правды в них может быть… «Этому пороху за 70 лет. У него уже свойства изменились, как нам объясняли специалисты. Раньше он мог самовозгореться при 50 градусах окружающей среды, а теперь — всего при 30. В сентябре в цеху было жарко и сухо, вот он и воспламенился, такое мое мнение».
Не по правилам, но по совести
После взрыва до позднего вечера город находился в страшном неведении. Кто остался жив, а кто нет? «Скорые» же понаехали, пожарные расчеты… Семьи тех, кто ушел на смену, допоздна стояли на проходной и ждали конца рабочего дня, как приговора. При этом работа на производстве не прекращалась ни на минуту; позвонить, успокоить родных люди не могли: телефоны на территорию завода пронести нельзя.
«Досматривают утром очень тщательно, выводят из очереди мужчину или женщину, раздевают в отдельном кабинете. Телефоны выкладывают. И все остальное запрещенное тоже. Так что… какие сигареты и водку? Как их возможно незаметно протащить? Мы что — самоубийцы? — восклицают работницы.
«Сидим с девчонками, вдруг ржавый столб огня взметнулся над землей, и сразу жуткий грохот. Понимаю, что это моя смена горит. И что я там должна быть… В сентябре ведь тоже наши из 5-го цеха пострадали, — рассказывает 20-летняя Настя Нагорлова. Сама она каким-то чудом за несколько минут до происшествия с пустяшным заданием от бригадира ушла в другой цех.
«Вижу, что по дороге навстречу бежит человек, весь пылает, я даже понять не могу, кто это. Мужчина? Женщина? Забросали фуфайками, стали тушить. «Ты кто?» — спрашиваем. «Я — Лена Маркова». Это все, что она успела перед смертью нам сказать».
На том пожаре у Насти Нагорловой погибла еще и тетя — Елена Серебрякова. На предыдущем ЧП в сентябре Елену тоже зацепило взрывной волной, но слегка. «Я ей еще спину лекарством мазала, — вспоминает младшая сестра Света. — Говорю: уходи из этого ада. Немедленно уходи. У тебя детей двое. Мальчик в шестом классе и девочка в четвертом. Ты им живая нужна. А она мне: «А кто моих детей кормить будет? Снаряд в одну воронку дважды не попадает».
Муж Елены Серебряковой
У погибшего 39-летнего Алексея Левашева ребенку едва исполнился месяц. Всего у мужчины было четверо несовершеннолетних детей. У 47-летней Елены Марковой — трое. Младшей дочери 16. А самый молодой из скончавшихся 24-летний Виталий Судаков через три месяца должен был стать отцом. Зарабатывал он, как ученик — всего 7 тысяч рублей. Его супругу с нервным истощением сейчас положили на сохранение.
У погибшего в сентябре 2015-го Дмитрия Федяева осталась двухлетняя дочка. У Юрия Подколзина — никого, кроме родителей, которых он кормил и которые борются теперь за его честное имя.
«Как такое могло произойти? Как? Сначала легкие ранения и производственные травмы, затем смерти из-за нарушения техники безопасности. Подряд два взрыва. Жертв все больше и больше. Это все продолжалось не один день — месяцы, годы… Если бы это вовремя остановили, а виновные сразу понесли реальное наказание, то людей можно было бы спасти, предотвратить новые ЧП», — возмущаются горожане.
Но где были они сами и почему молчали до сих пор?
Молох требует жертв
За месяц до сентябрьской трагедии, в августе 2015-го, несколько работников завода, словно предчувствуя недоброе, забили во все колокола. Добрались до администрации президента и Ростехнадзора, честно, хоть и анонимно, поведали о том, что творится в Котовске.
Их жалобу, естественно, спустили по нисходящей — в прокуратуру Котовска. Там приготовили отписку, что на пороховом заводе все в полном ажуре: «С учетом изложенного, оснований для принятия мер прокурорского реагирования не имеется», — поставил свою подпись прокурор Евгений Станкевич.
Причем он написал это после 30 сентября, когда два человека уже лежали в могилах…
После гибели Дмитрия Федяева и Юрия Подколзина директора завода Александра Козлова не уволили, но он предстал перед судом. Правда, обвинили его всего лишь в административном правонарушении и несоблюдении техники безопасности. Директор деятельно раскаялся, в постановлении суда также подчеркивалось, что Козлов имеет награды Министерства энергетики РФ и лично от министра обороны — за вклад в развитие промышленности и укрепление боевого содружества. Поэтому снять его с должности никак нельзя. По мнению суда, дисквалификация Козлова может «…повлечь большой вред хозяйственной деятельности». Пропадут, короче, без него и завод, и город!
Похороны Елены Серебряковой
Поэтому за очередную гибель двух рабочих директора всего лишь оштрафовали на 30 тысяч рублей, по 15 тысяч за каждую смерть. И ничего кроме…
Зато сейчас специальный выездной штаб Министерства промышленности и торговли досконально проверяет деятельность Тамбовского порохового завода и его руководства. В комиссию входит больше 20 человек. Как стало известно, в Котовск уже даже приехали два потенциальных кандидата на должность руководителя предприятия — она теперь вакантна. А у соискателей, что удивительно по нашим временам, имеется, наконец, профессиональное «пороховое» образование.
Да, после мартовской аварии, когда в больнице один за другим скончались все пострадавшие (и последней умерла Светлана Панина), Александр Козлов все же написал заявление по собственному желанию. Одновременно с ним и тоже по собственному ушла с завода и 20-летняя Настя Негорлова, которая проработала здесь всего год. Как вы помните, по заданию бригадира, за пять минут до взрыва, молоденькая девушка побежала в другое здание, выжила чудом.
Зато теперь у Насти впереди целая жизнь… И играть с порохом она больше не хочет.
Источник