Серж Кларсфельд, французский «охотник за нацистами», признавал, что капитан гауптштурмфюрер СС Клаус Барбье, шеф лионского гестапо, был не чета Эйхману, Менгеле или освенцимскому коменданту Хёссу.
«Барбье не состоял в совете директоров. Скорее он принадлежал к менеджерам среднего звена, – говорит Кларсфельд, подчеркивая, однако, что это не умаляет тяжести преступлений, совершенных эсэсовцем.
– Для нашей страны он стал олицетворением гестаповской жестокости. Высшие чины с жертвами не контактировали: они действовали через таких, как Барбье. Он лично обеспечил тем, кому удалось выжить после встречи с ним, неизгладимые воспоминания. Это был один из самых фанатичных местных палачей».
Барбье ответствен за смерть тысяч людей в годы нацистской оккупации Франции, и многих из них он замучил собственными руками. Даже в ту пору, когда вся Европа погрязла в насилии, он выделялся на фоне других убийц особой жестокостью, которая вполне оправдывала его прозвище – «лионский мясник».
На фото: «Охотники за ницистами» — Беата и Серж Кларсфельд
Самая знаменитая жертва Клауса Барбье – Жан Мулен, лидер французского Сопротивления. Барбье беспощадно пытал его, чтобы заставить говорить, но так ничего и не добился. Герой умер в поезде по пути в германский концентрационный лагерь.
Помимо борьбы с Сопротивлением, «лионский мясник» занимался арестами евреев и снискал на этом поприще громкую «славу». 6 апреля 1944 года по сигналу, полученному от доносчика-француза, он прибыл в крошечную деревушку Изье, где располагался приют для еврейских детей.
Местный житель, сельскохозяйственный рабочий, наблюдал сцену захвата. «Нацисты волокли ребятишек к грузовикам, точно мешки с картошкой», – вспоминал он. Перепуганные дети звали на помощь, но, как только он двинулся им навстречу, один из солдат остановил его. Ему оставалось лишь стоять и беспомощно смотреть. Когда какой-то мальчик попытался выпрыгнуть из кузова и убежать, нацисты принялись «жестоко бить паренька прикладами и пинать сапогами по голеням».
Барбье незамедлительно передал в парижскую штаб-квартиру гестапо отчет об аресте детей и закрытии приюта. «Эта телеграмма, – пишет Кларсфельд, – вошла в историю как доказательство жестокости, превзошедшей даже то остервенение, которое было продемонстрировано в борьбе с партизанами». Сорок четыре ребенка в возрасте от трех до тринадцати лет и семь воспитателей были оперативно переправлены в Освенцим. Выжила только одна женщина, навсегда запомнившая, как маленькую девочку вырвали у нее из рук, чтобы отправить вместе с остальными в газовую камеру.
Серж Кларсфельд и его жена Беата решили сделать все возможное, чтобы мир узнал имена жертв Барбье, а он сам поплатился за содеянное. Кроме того, они хотели во всеуслышание объявить о том, что после войны «лионский мясник» служил в спецподразделении армии США и именно американцы помогли ему эмигрировать в Боливию так называемой «крысиной тропой».
Лионский суд дважды заочно приговорил Клауса Барбье к смерти: в 1947 и 1954 годах. В 1960 году одна из ассоциаций жертв нацизма инициировала в Мюнхене расследование преступлений, совершенных Барбье во Франции, но тот давно исчез: еще в 1951 году он вместе с семьей покинул родину и под именем Клауса Альтмана обосновался в Боливии. Там он преуспевал как предприниматель и пользовался доверием политиков правого крыла, а также военных. Летом 1971 года Беата Кларсфельд узнала, что мюнхенский прокурор закрывает дело Барбье. В то время «лионский мясник» имел все основания чувствовать себя в безопасности, поскольку пользовался особым расположением боливийского диктатора Уго Бансера.
Однако Барбье недооценил пылкость и упорство Кларсфельдов. Они начали с главного:
по крупицам собрали все сохранившиеся сведения о его деятельности в годы оккупации Франции, а также о сотрудничестве с США. Стало очевидно, что началось оно сразу после войны. Беата поделилась своими открытиями с прессой и, собрав группу единомышленников (среди которых были ветераны Сопротивления), отправилась в Мюнхен, чтобы убедить прокурора не отказываться от расследования преступлений Барбье.
Серж разыскал Раймона Грейссмана, возглавлявшего еврейскую общину оккупированного Лиона. Тот подтвердил, что Барбье доподлинно знал, какая судьба уготована арестованным. «Расстрелять их сейчас или депортировать – разницы нет» – так однажды выразился «лионский мясник» в присутствии Грейссмана.
Сестра Мулена написала письмо в поддержку инициативы Кларсфельдов, а в Мюнхене Беата держала плакат над головой Фортюне Бенгиги – женщины, депортированной в Освенцим за год до того, как из деревни Изье в лагерь прибыли три ее сына. На плакате было написано: «Я буду голодать до тех пор, пока не возобновится следствие по делу Клауса Барбье – убийцы моих детей».
Мюнхенский прокурор Манфред Людольф не только согласился продолжать расследование, но и предоставил французской делегации две фотографии: на одной был изображен Клаус Барбье в 1943 году, а на другой – очень похожий на него пожилой человек, сидящий за столом со своими коллегами-предпринимателями. Второй снимок, датированный 1968 годом, был сделан в Боливии, в Ла-Пасе. «Это пока все, чем я располагаю, – сказал прокурор. – Если вы так решительно настроены, то почему бы вам не помочь мне разыскать этого человека?»
Растиражировав фотокарточки, Кларсфельды стали собирать письменные показания людей, которые могли узнать Барбье на более позднем, боливийском снимке. После того как военная фотография «лионского мясника» появилась во французских и немецких газетах, немец, живущий в Лиме, сообщил Людольфу, что знаком с «герром Альтманом», который недавно приезжал в перуанскую столицу. Прокурор передал информацию Кларсфельдам, и вскоре они получили адрес разыскиваемого преступника. В этом им помогло еще и то, что даты рождения детей Альтмана и детей Барбье в точности совпадали.
Беата, как всегда, была готова действовать безотлагательно. Прилетев в Лиму, а оттуда в Ла-Пас, она рассказала журналистам историю «лионского мясника», а заодно осудила режим Бансера, который его покрывал. «Мне хотелось помочь боливийцам увидеть связь между происходящим в их стране и тем, что происходило в Германии при Гитлере», – вспоминает она. Разумеется, власти не были признательны иностранке за такую помощь, и ей пришлось покинуть Боливию. Во время пересадки в Лиме ее два часа продержали в отделении полиции, чтобы она не могла передвигаться по городу. «Мы беспокоимся о вашей же безопасности, – сказал один из полицейских. – Местные фашистские организации в ярости оттого, что вы развернули кампанию против них в Южной Америке. Вас могут убить».
К началу 1972 года Кларсфельдам удалось «расшевелить» французские власти. В письме Бансеру президент Жорж Помпиду заявил: народ Франции не потерпит того, чтобы преступления недавнего прошлого «были забыты вследствие безразличия». Беата вернулась в Ла-Пас вместе с еще одной матерью, чьи двое детей попали из деревни Изье в Освенцим и там погибли. Поскольку женщины привлекли к себе внимание, боливийское руководство их впустило, но настоятельно рекомендовало им не делать публичных заявлений. Первоначально Беата действительно воздерживалась от громких высказываний, но, как только представилась возможность, организовала пресс-конференцию. Затем иностранки приковали себя цепями к скамье перед офисом судоходной компании, где работал «лионский мясник». На плакате они написали по-испански: «Именем миллионов жертв нацизма Барбье-Альтман должен быть экстрадирован!»
Вторая поездка Беаты в Ла-Пас тоже окончилась быстро, однако воздействовать на общественное мнение Кларсфельдам и их единомышленникам все же удалось. О Барбье, который уже перестал скрываться под фамилией Альтман, все чаще и чаще писали в газетах. Тем не менее Беата и Серж понимали: даже при более активной поддержке со стороны Германии и Франции шансы на выдачу преступника почти равны нулю. Сотрудник боливийского Министерства внутренних дел заявил: «Все, кто получил убежище в нашей стране, неприкосновенны». Кроме того, он сообщил Беате, что в Боливии действует восьмилетний срок давности в отношении тяжких преступлений, следовательно, деятельность Барбье в годы войны рассматривается как «дело прошлое».
«Лионский мясник» полагал, будто находится под надежной защитой режима Бансера и потому может относиться к выпадам Кларсфельдов с пренебрежением. Как и множество других нацистских преступников, он заявил, что просто исполнял свой долг и каяться ему не в чем: «Я уже все забыл, а если они не забыли, это их проблемы».
Кларсфельды оказались перед выбором: продолжать требовать выдачи Барбье в надежде на изменение ситуации или же перейти к более решительным мерам. Как пишет Беата в своих мемуарах, опубликованных в 1972 году на французском языке, а в 1975-м – на английском, ее не раз спрашивали: «А почему вы просто не убьете этого палача?» – «Никто из тех, кто задавал подобные вопросы, сам бы так не поступил, – говорит она, прибавляя: – К тому же, убив его, мы бы просто свели с ним счеты… но никому бы ничего не доказали». Кларсфельдам было важно, чтобы Барбье предстал перед судом. Тогда весь мир увидел бы неопровержимые доказательства его вины и в очередной раз убедился бы в том, как ужасен нацизм.
Правда, позднее супруги признались: они все же не исключали применения силы, в случае если законные средства окажутся бессильны. «Мы даже пробовали организовать похищение», – сказал мне Серж при нашей личной встрече в Париже в 2013 году. В декабре 1972 года он летал в Чили на встречу с французским марксистом Режи Дебре – соратником аргентинца Че Гевары, ветерана революции на Кубе, в борьбе против боливийской диктатуры. (В 1967 году, после того как Гевара был убит, Дебре получил тридцатилетний срок, однако под нажимом мировой общественности власти Боливии освободили его в 1970-м.) План заключался в том, чтобы объединить усилия с боливийскими повстанцами, пересечь границу и схватить Барбье.
Кларсфельд привез с собой пять тысяч долларов на покупку машины для этой операции, но она сломалась, с чем, по словам Сержа, и связан провал. Однако, вероятно, осуществить замысел не удалось бы в любом случае, поскольку ситуация в Чили быстро менялась в худшую сторону: военный переворот 1973 года положил конец президентству марксиста Сальвадора Альенде.
Более десяти лет Кларсфельдам не удавалось добиться ощутимых успехов в деле Барбье. Не отказываясь от своих намерений в его отношении, Беата и Серж параллельно преследовали трех других эсэсовцев, служивших во Франции: Лишку, Хагена и Хайнрихзона – они жили в Западной Германии и потому были не столь недосягаемы. В 1980 году их наконец-то осудили за участие в депортации пятидесяти тысяч евреев из Франции в лагеря смерти; Кларсфельдам было чему радоваться.
Вскоре власть в Боливии перешла от милитаристов к гражданскому правительству, и 25 января 1983 года Барбье был арестован – формально за обман при заключении делового соглашения с государственной структурой. Новым властям явно не терпелось избавиться от человека, создававшего столько проблем. Когда Западная Германия отказалась принять своего уроженца, стало очевидно, что Кларсфельды не напрасно воздействовали на правительство Франции. Боливийцы выслали Барбье в Гвиану, откуда его забрал французский военный самолет.
Готовясь к судебному процессу, Серж опубликовал книгу «Дети Изье: Человеческая трагедия», рассказав в ней о каждом из сорока четырех маленьких мучеников. Вместо сухой статистики читателям были названы имена и показаны лица – немые, но оттого не менее убедительные свидетельства преступления, совершенного нацистами. Кларсфельды вместе написали введение, в котором подчеркнули: таких, как «лионский мясник», необходимо призывать к ответу прежде всего для того, чтобы содеянное ими обрело документальную форму. «Мы выследили и разоблачили Клауса Барбье, думая о детях Изье – только о них, и ни о ком другом», – сказано в предисловии.
Слушания начались лишь в 1987 году. Подсудимый так и не признал свою вину. Дело рассматривалось в Лионе – там, где он зверствовал на посту шефа гестапо. Приговоренный к пожизненному заключению за преступления против человечества, он умер через четыре года в лионской тюрьме в возрасте семидесяти семи лет.
Из всего, что говорили и делали Кларсфельды, добиваясь ареста «лионского мясника», лишь одно вызывало вопросы – заявление о его сотрудничестве с американской разведкой, при помощи которой ему и удалось бежать в Боливию. Узнав о передаче Барбье в руки французского правосудия, Аллан Райан, возглавлявший Бюро специальных расследований при Министерстве юстиции США, признался, что был застигнут врасплох этой историей и, в частности, сообщениями о том, что Барбье работал на американскую разведку. «Я ни сном ни духом об этом не знал и прямо об этом заявил», – сказал Райан.
Но когда со стороны конгресса и средств массовой информации на него посыпались вопросы, он твердо решил все выяснить. 11 февраля 1983 года, менее чем через три недели после прибытия нацистского преступника во Францию, Райан встретился с начальником армейской контрразведки, который приготовил для него целую стопку документов. Самый поздний из них датировался 27 мая 1951 года. Это был доклад двух агентов о том, как они снабдили «лионского мясника» фальшивым паспортом, оформленным на фамилию Альтман, сопроводили до Генуи, а оттуда отправили в Южную Америку. «В факте взаимодействия Барбье с нашими спецслужбами сомневаться не приходилось, – констатирует Райан. – Если бы мы не собрали полную картину, это сделал бы какой-нибудь журналист или доморощенный “охотник за нацистами”».
Райан быстро собрал в своем Управлении небольшую следственную группу. То, что Барбье сотрудничал с контрразведкой США и извлек из этого сотрудничества выгоду, сомнению не подлежало. Однако предстояло выяснить, насколько американские офицеры были осведомлены о «заслугах» «лионского мясника» и о том, что французы его разыскивают. Еще нужно было установить, работал ли Барбье на ЦРУ и продолжал ли поддерживать связь с американцами после 1951 года, когда он обосновался в Боливии.
По результатам тщательнейшего расследования бюро подготовило доклад, который, несмотря на бесстрастный тон, обрисовывал картину, не уступающую шпионским романам Джона Ле Карре. Еще в январе 1947 года сотрудники контрразведки проинформировали свое начальство о том, что в годы войны Барбье возглавлял лионское отделение гестапо, а теперь состоит в «опасном заговоре» с другими бывшими эсэсовцами. Однако в ту пору основная задача спецслужб США заключалась отнюдь не в преследовании бывших нацистов, а в том, чтобы следить за деятельностью коммунистов в оккупированной Германии.
Роберт Тейлор, один из американских разведчиков, узнал от бывшего агента германской разведки во Франции, что Барбье может быть очень полезен в этом отношении. Вместе со своим непосредственным начальником Тейлор решил использовать «лионского мясника» как информатора, пока не докладывая о нем в штаб-квартиру, поскольку руководство будет обязано потребовать его ареста. Барбье показался Тейлору «умным и честным человеком со стальными нервами», «убежденным антикоммунистом и нацистом», который считает, будто партийная верхушка «предала идеалы национал-социализма». За два месяца успев оценить, насколько Барбье может быть полезен, Тейлор и его начальник решили открыто попросить руководство оставить бывшего нациста на свободе до тех пор, пока тот с ними сотрудничает.
В октябре 1947 года «лионский мясник» все же был арестован и подвергнут «тщательному допросу» в командном центре американской контрразведки в Европе, однако вышел сухим из воды. Его признали особо ценным информатором, поскольку он располагал сведениями о французских разведчиках, среди которых, как считали американцы, было множество коммунистов. Была и еще одна (пожалуй, даже более веская) причина не идти на конфронтацию с Барбье: он «слишком хорошо знал цели, преследуемые американскими спецслужбами, их финансовые возможности, агентов, субагентов и т. д.».
Французы неоднократно предпринимали попытки разыскать бывшего гестаповца. Посол Франции в Вашингтоне обращался с просьбой о помощи в Госдепартамент и в Высшую комиссию США по проблемам Германии. А сотрудничество Барбье с американскими спецслужбами тем временем продолжалось.
Озвучивая результаты расследования в докладе, Райан предпочел избежать излишней категоричности. Он отметил, что офицеров, которым принадлежит идея использования бывшего гестаповца в качестве информатора, «нельзя осуждать»: в целом они «патриоты и добросовестные работники, перед которыми поставили трудную задачу», и в их решении «нет ничего циничного или безнравственного».
Однако в 1949 году стало очевидно, что «лионский мясник» разыскивается как нацистский преступник, и тогда контрразведка стала скрывать факт своего сотрудничества с ним, крайне уклончиво отвечая на вопросы Высшей комиссии США по проблемам Германии. Поскольку у военного руководства не было оснований не доверять контрразведчикам, оно действительно не знало о том, что они поддерживают с Барбье связь. Именно поэтому многократные попытки французов получить от американцев его координаты не увенчивались успехом.
Сотрудники ЦРУ, согласно опубликованному докладу, также были введены контрразведкой в заблуждение. Две разведывательные структуры жестко конкурировали и относились друг к другу с большой подозрительностью. Фактов, указывающих на то, что после отъезда в Южную Америку Барбье сотрудничал с ЦРУ или какой-либо иной правительственной организацией, следствие не обнаружило.
На основании всего вышесказанного директор Управления специальных расследований заключил: «Пользоваться помощью бывшего нациста, пусть даже сотрудника гестапо, – одно дело, пользоваться помощью разыскиваемого военного преступника – другое». Контрразведка перешла эту грань, что, по убеждению Райана, недопустимо: «Страх оконфузиться – не повод для того, чтобы одна правительственная структура дезинформировала другую».
Кроме того, в докладе следственного бюро прямо говорится о непосредственном участии контрразведки США в бегстве Барбье: он был не первым нацистом, покинувшим Германию при помощи американцев, но первым и единственным, кого они спасли, воспользовавшись «крысиной тропой». Хорватскому священнику Крунославу Драгановичу, который отправил по этому маршруту многих военных преступников из своей страны, заплатили за то, чтобы он обеспечил «лионскому мяснику» и его семье возможность доплыть на теплоходе от Генуи до Буэнос-Айреса, а оттуда перебраться в Боливию.
Источник